видал, – пряча улыбку, спрашивал Алексей, он уже знал, как упросить деда, чтоб тот рассказал новую историю, – Может и за руку с ним здоровался?
– Ну, скажешь тоже, за руку, – смеялся дед, – Человек Лешему не друг, а скорее лишняя забота, в лесу непрошенная. От человека Лешему одно только беспокойство, да забота. Не любит Леший человека, будь то охотник или грибник, или просто прохожий. А теперь ведь люди какие пошли? Все себя считают хозяевами в лесу, забывают, что лес этот стоял века, даже когда человека и не было ещё в этом мире. И если не будет людей на земле, лес так и будет стоять!
– А расскажи, дедусь, про Лешего. Ведь поди много чего знаешь!
– Как не знать, – покачал головой дед Матвей, – Когда почитай всю жизнь в лесу живёшь, всякого навидаешься.
Свежий летний ветерок шевелил занавеску на оконце, в масляной лампе весело приплясывал огонёк, словно бы подмигивая Алексею, от этого света на стенах играли причудливые тени, словно кино… вот идёт охотник по лесной тропе, за спиной ружьё и небольшой вещевой мешок, а за кустом лиса притаилась, с пышным хвостом....
– Ляксей, да ты никак заснул? – усмехнулся деде Матвей, – Ну, давай-кось уже и закругляться с корзинами, станем чаёвничать да спать. Расскажу тебе про Лешего, раз так просишь, про Волчью тропу расскажу…
Жил у нас на селе человек, когда село-то ещё большое было. Звали его Николаем, и был он знатный на всю округу охотник. Из тех, про кого говорят – белку в глаз бьёт, вот это про Николая Корчугова. Ну, летом, как и все здесь, другими делами занимался, рыбалил тоже, иной раз на́долго в тайгу уходил, за кряж Горбатый, то ли дела охотничьи там разведать, то ли поискать, чего земля-матушка дать может. Раз самородок золотой принёс, с детский кулак размером, сказал – в Лесиновке нашёл, это речка такая за кряжем, мелкая да быстрая, но сколь там потом не искали, не нашли больше золота, так, песка самую малость намыли, да и оставили сию затею. Может нарочно так охотник сказал, а сам место это, где самородок нашёл, в тайне решил удержать.
А Николай золото продал да дом справил, хороший, большой, и задумал хозяйку молодую в дом привести. Мать с отцом у него померли давно, один с детства жил, сперва соседи не бросили, со своими ребятами ро́стили, а после в ученье отдали. Отучился Николай камень благородить, да только не лежала видать душа у него к такому делу, купил ружьишко, стал охотой промышлять. Да вот видать Бог дал сироте, нашёл Николай тот самородок да в дело пустил.
Зимой засватал Катерину Ерофееву, девушку скромную, добрую, семья Ерофеевых большая была, детей восемь ртов, родители и не прочь одну-то пристроить, да и жених неплохой, чего бы не породниться. Сама Катерина за Николая шла своим желанием – парень видный, улыбчивый да весёлый. Свадьбу намеревались опосля Покрова́ играть, по осени, как заведено, а покуда сезон охотничий начался, Николай решил на Каркылаевскую заимку идти. Зимовать там намеревался, потому как малохожена та местность была, зверя там всякого водилось. А что, когда нет человека, зверю раздолье – непуган ходит, вольготно себя чувствует.
Вот и придумал Николай зиму на заимке зазимовать, зверя пушного добыть, а уж летом, как распутица кончится да дорога встанет, свезти меха в уездный город, меховщику тамошнему продать.
Ну, задуманное невесте своей обсказал, Катерине, просил молиться об нём да весны дожидаться. Погрустила Катерина, да что уж тут скажешь – знала, что охотничье дело такое, на месте такой человек сидеть не станет, его, как и волка, ноги кормят.
Подарила Катерина своему Николаю ладанку малую, на пряденой ею красной нити сама на шею повесила, молитву обережную шепча. А старый дед Ерофеев, который сам по молодости промышлял охотою, позвал к себе молодого охотника, огниво ему подарил, проверенное, надёжное, да сказал:
– Ты, Николай, как на Каркылаевскую заимку пойдёшь, по пути зверя не бей. Сперва до избушки доберись, обустройся там. О прошлое-то лето ходил туда Глухова Пантелея сын, крышу подправил, сказывал – стоит избёнка, ничего. А после, как соберёшься на охоту, поди сперва к озерку, есть там такое, не замерзает даже в лютую стужу. Вот там и оставь подношение Хозяину, помощи да пригляду к себе попроси, что на душу придёт, то и говори. Тут тебе и удача охотничья будет, и путь обратно торный ляжет.
Николай тогда посмеялся только про себя, но перечить старику не стал, чего только они не придумают, старые-то охотники! А баек сколь расскажут, только детворе и слушать-не переслушать, зимой, на печке лёжа.
Ну, собрался Николай, провианту какого нагрузил в нарточку, как его остяк один научил. Жил тут такой, остяк-охотник, шибко в охоте был удачлив, да вот только помер две зимы назад – провалился по весне в болото, простыл. Болел после долго, ну вот, не совладал с хворью, Царствие Небесное ему.
Простился Николай с Катериной да со всей семьёй Ерофеевых, другой-то родни не было, дом свой новый под их догляд оставил, да и ушёл раненько утром, не рассвело ещё.
А до Каркылаевской заимки пешим-то три дня пути, а с грузом, хоть и невеликим, и все четыре. Шёл Николай весь день, тело молодое, сильное, только позёмка позади завивается, скользят старые отцовские лыжи по серебристому снегу. Этак и за пару