узнал местность, рысь привела его как раз туда, куда нужно, здесь, за Степешиным логом как раз и начиналась тропа к озеру Санадыш. Пора собираться, и так уж заспался, может и поспеет до ночи на заимку дойти, ежели хорошим ходом пойдёт.
Ушедший буран покрыл лёд замёрзшего озера белой накидкой, искрящейся в лучах морозного зимнего солнца. По переметённой пустоши резво шёл охотник, под его лыжами взвивалась снежная пыль, половина пути была уже позади.
Николай не знал усталости, глядя на простёршееся перед ним заснеженное озеро. Удача ему благоволит, он благополучно переждал неожиданную непогодь, а впереди уже показались сопки, теперь оставалось только их миновать, и откроется ему таёжный простор.
Ранние зимние сумерки застали Николая уже у сопки, он остановился на короткую передышку. Небо было чистым, кое-где уже загорались звёзды, значит и устраивать себе ночлег нет резону – до заимки ходу оставалось часа на три-четыре, скоро выйдет луна и в её свете путь будет видно, как днём.
Зимнее безмолвие было привычным для Николая, много времени он провёл в тайге, но сейчас огляделся кругом, надеясь увидеть свою нежданную пушистую помощницу. Но рысь так далеко не пойдёт – за озеро, у неё свои владения….
По знакомым приметкам Николай легко шёл к Каркылаевской заимке, над лесом взошёл месяц и провожал его своим светлым ликом освещая путь. Вот и последняя сопка, за нею тайга уже не имела края, и вот как раз под боком невысокой сопки, прозванной в народе Каркылай, и угнездилась небольшая избушка, почти наполовину теперь занесённая снегом. Почерневшая труба торчала из снежной шапки, а чуть ниже, у ручья, который вытекал из незамерзающего даже в сильный мороз родника, стояла и та самая вожделенная Николаем банька.
Ручеёк спускался ниже, к круглому как блюдце озерку, охотники прозвали его «Лисий глаз», потому что вода в нём была янтарного цвета от опадающей в озеро листвы.
Усталость сразу навалилась, как только завидел Николай избушку, всё же столько шёл без отдыха. Ясная ночь и небесный звёздный купол простёрлись далеко над тайгой, до самого края, месяц висел над сопкой и от его света блистало озерцо.
– Эх, – вздохнул довольно Николай, и заскользил по склону к избушке.
Вскоре над трубой завился дымок, Николай уж орудовал лопатой, разгребая дорожку к бане и навесу с дровами. Каждый, кто здесь на заимке бывал, запас дров оставлял после себя, и под лежанкой в избушке, и под навесом. Таковы были негласные традиции. А на полочке у печи лежало огниво и мешочек с солью.
Закончив кидать снег, Николай остановился, оглядывая озерцо и небо за лесом. Рассвет бы ещё далеко, и спешить было уже некуда, завтра он выспится, будет обустраиваться здесь на долгую зимовку, вот тогда и баньку себе справит, наварит горячей каши, а то в дороге соскучился по горячему-то.
Родник звенел в обледеневших бережках, бежал среди высоких елей в низину, нёс прозрачную свою воду в Лисий глаз. Николай вдруг приметил, что на широкой ветви сидит… она!