за рекой, мир, покой и благодать.
У Гули жареха, а на свадьбе от закуски столы ломятся. Отвык старый от обильной пищи, обильных возлияний. Замутило в голове, закрутило в желудке. Вышел дед на холодок и чувствует, не донесет. – Куда? – Оглянулся, гуляет свадьба. Куда – куда. За избу, да под забор. А какие между соседями заборы? Два столба, три слеги, да куст смородины, под который и пристроился дед. Гуля покуривает, дед покряхтывает. Как козла на марюшке скрадывал его Гуля. Подложил деду свинью, вернее мелкие свиные кишочки, что не пошли у бабы Дуси в дело. И снова на крылечко, покуривает.
Полегчало. Встал дед, оглянулся и внутри все оборвалось. Вот они родимые на земле лежат кучкой, кровиночки родимые, теплые еще, живые, кажется, шевелятся. А в груди, под сердцем, на сердце, на душе такая пустота, словно кто-то кровный помер. А свадьба гуляет. Сгреб дед, не застегивая, штаны в горсть, да на полусогнутых в горницу. Одной рукой штаны придерживает другой живот.
– Ой, помираю.
Гости гурьбой за избу. Бабка приковыляла. Вот они. Оторвались у деда кишки. Закуску со стола, деда на стол. Одно остается – отпевать. Не жилец без кишок. Фельдшерица прилетела, девчушка – в этом году училище закончила. Была раньше больничка, пусть маленькая, но своя и врач был, а ныне здравпункт и фельдшерица пигалица. Что-то слышала про выпадение кишок, но даже на картинке в учебнике не видала. Здесь за избой в первый раз. Прутиком перевернула. Вот они. Капли крови еще не свернулись, не застыли. И деда жалко. А в здравпункте, как в автомобильной аптечке. Чего только нет, и того нет и того нет, а что есть, так то как мертвому таблетки от кашля.
Бабка запричитала, дочки подхватили. Еще жив, а рев как по покойнику. Маруся –фельдшерица из избы, бегом к поссовету где единственный телефон на все село. Может из района скорая успеет или по реке на катере? Успел Гуля, перехватил.
– Ты, доча, не суетись. Стой тебе говорят. – Прикрикнул, когда она, вместо «Здрасте», кивнув на бегу попыталась его обогнуть.
– Да не беги ты, Маша, никуда. Это я деду кишочки подкинул.
– Как?
Через пять минут, когда Гуля объяснил Маше, каким образом кишочки под дедом оказались, она уже заходилась в смехе до колик в животе. Эх, молодость. Прошла тучка и снова солнышко. Испугалась до смерти за деда, а отпустил страх, так словно его и не было.
–Ты. Доча. Не суетись. Не говори пока никому ничего. Я рюкзак прихвачу и огородами, огородами…. Прибьют же.
Как откажешь дяде Гуле, если сама уже не одну вечерку просидела с пареньком на его лавочке, скоротала ночку на его сеновале. Наслушалась песен да побасенок. Повоют бабы, лишних полчаса дед полежит, поразмыслит над жизнью прошедшею.
Когда дедова родня прибежала к домику над рекой, то на лавочке вовсю веселилась молодежь, представляя в лицах свадьбу, деда, его бабку. В сничке торчал сучок от голика, значит, хозяина нет дома. Бить окна, поджигать избу гости не стали, а отправились пить дальше за здоровье молодых и новое рождение старого.
«Там вдали