мимо зеркал – ни одно не отражало её полностью, будто комната затаила дыхание.
2:37. Часы не тикали – они просто показывали время, безразличные ко всему. Безразличные к тому, что в мире что-то меняется.
Она подошла к двери. Заглянула в глазок. Пусто. Лишь дождь, плывущий по асфальту, как тьма, решившая на этот раз прийти без приглашения.
Она открыла дверь. Потому что в такие ночи не бывает выбора. Есть только действие.
И ветер влетел в дом. С запахом мокрой земли, пыльных корней и чего-то… металлического. Запах крови, который ещё не пролился.
На пороге – свёрток. Маленький, промокший, неподвижный. Кейли не помнила, как оказалась рядом. Ноги сами несли её вперёд, будто кто-то другой, не она, решил – нужно подойти. Просто стояла и смотрела. А потом опустилась. Колени в воду, пальцы – в тряпку, что облепляла маленькое тело.
Ребёнок. Младенец. Не больше месяца. Не плачет. Не дрожит. Только смотрит – не в глаза, а сквозь них. Глаза – не осмысленные, не взрослые. Как будто в них ещё не загорелась искра. Как будто жизнь только присматривается, стоит ли заходить.
Кейли взяла его. Лёгкий. Ненормально лёгкий. Как будто не вес, а намёк на него. Как манекен, из которого вынули всё – и тепло, и присутствие, и что-то ещё, что делает живое по-настоящему живым. Он не сопротивлялся. Как вещь, забытая в электричке.
Она принесла его в дом. Положила на диван. Сняла мокрую ткань. Осторожно, будто касалась чего-то святого или радиоактивного – не решаясь, но не имея выбора. Как хирург, боясь порвать ткань мира.
Это была девочка. Чёрные волосы прилипли к вискам. Маленькие пальцы сжались, потом разжались. Дышала. Но будто в ритме чужом, не здесь. Не в этой комнате.
И тогда она увидела цепочку. Тонкая. Почти невесомая. На ней – кулон. Кейли взяла его.
Он был тёплым. Не от тела. От себя самого.
На кулоне – имя. "Элиза."
Она надавила ногтем на едва заметный зазор сбоку, чувствуя, как дрогнула тонкая защёлка.
Щелчок. Кулон открылся. И свет – синий, бледный, как у глубинных медуз – вышел из него. Не яркий. Мягкий. В нём было что-то необычное. Как у улыбки, что держат слишком долго.
Внутри – кристалл. Не гладкий. Не как драгоценность. А как осколок чего-то старого, выброшенного на берег после бури. В нём – кровь. Одна капля. Живая. Будто ждала. Она не была тёмной – скорее густой, как память, которая ждёт, чтобы проснуться.
И бумага. Кейли развернула её, дрожащими руками, как человек, который уже знает, что прочитает.
"Её имя на кулоне. Оберегай её, как своё дитя."
Под текстом – строчка:
«Теперь ты отвечаешь за неё кровью.»
Палец кольнуло. Бумага рассекла кожу у основания большого пальца – тонко, как бритва. Она вздрогнула, но не отпустила листок. Капля упала – прямо на текст. Бумага впитала её с пугающей жадностью – будто ждала этого.
Кейли подняла глаза. Девочка всё ещё смотрела, и в этом взгляде не было мольбы, страха или детской пустоты – только немая, звенящая тишина, в которой можно было бы утонуть. Не моргала. Не двигалась. Но смотрела. И казалось, что дождь остался снаружи не потому, что закрыта дверь – а потому, что он теперь