За сырками зашла. А там рулька эта несчастная, – вздыхает малышка. – Поняла, что жить без неё не смогу.
– Мне с тобой груш постоянно хотелось. Рулька, так рулька. Только уже на завтра перенесем. Ты как себя чувствуешь?
– Сейчас сил полна. До обеда мутило, недолго, – отчитывается, стоя с ровненькой спинкой.
– Стёпа звонил?
Мнется немного, глаза опускает.
– Я его не разблокировала ещё, – вздыхаем с ней вместе.
Можно нравоучение выдать, но я помню себя: эмоции долбят так, что с самоконтролем прощаешься. Не важно, что глупо. Ты это и сам понимаешь. Туда-сюда в черный список абонент летает. Я, даже будучи старше неё, так делала. От осинки…
– Малыш, то, что он с тобой поговорить пытается, уже хорошо. Значит ему не всё равно.
– Она у него в квартире была! Голая! Может они вообще, —опомнившись, ребёнок мой рот рукой закрывает.
– Понимаю тебя, что такое «больно», я знаю, но, если ему не расскажешь, хуже будет только тебе и ему, – подхожу и кладу руку на живот, совершенно плоский ещё. – Сейчас цветочки, когда родится, настанет настоящее «тяжело». Постоянно хочется рядом кого-то иметь, чтоб помогли. Позаботились. Когда Дина была в декрете я с ней постоянно дома оставалась, чтоб ей грустно не было и одиноко. Андрей на работе постоянно пропадал. И с тобой я буду, но это другое, мой зай, – обнимаю крепко детеныша своего. Гладить её – целая мука. Под пальцами косточки чувствуются.
– У тебя карма такая, от детей страдать, – произносит глупость, протяжно всхлипнув.
Сестра мне двумя своими беременностями нервишки пощекотала, конечно. Везде приходилось с племянником таскаться. И с дочкой тяжело бывало. Но страданиями это не назвать.
– Не утрируй, – смеюсь ей в волосы, уткнулась мне в шею и рыдает. – Агат, сейчас легче будет, чем после тридцати, к примеру. Иногда не стоит ждать, когда деньги появятся, когда на ноги встанешь – потом уже может быть поздно. По многим причинам. Раз так вышло, значит вовремя именно сейчас. Тем более ты не знаешь точку зрения Стёпы.
В какой-то момент, достигнув высот, можно просто не смочь. Хотя и очень хочется.
– Он Олю любит, всегда её любил. Её одну. А я повелась. Дура! —очень много воды из её глаз вытекает, смоет к черту весь мой настрой.
– На меня посмотри, – уже не сюсюкаюсь, сейчас не сработает. – Не надо решать за кого-то. Он уже мальчик большой, смог сделать ребенка – сможет и решение сам принять. Не решай за него. И жизнь облегчать ему тоже не надо. Люди привыкают по легкому пути идти. Не стоит, Агат. Ты свою жизнь полностью меняешь. Сможет и он измениться – при желании.
– А если я задеревенею, – глаза, похожие на мои, только напротив, расширяются в ужасе. – Даже если быстро восстановлюсь. Больше полугода пройдет. Мышцы забьются.
Да уж, это важно, пока что. А потом будет: хоть бы сильно не срыгивал, твердый животик, частые колики, спать не уложишь, кушать хочет – не хочет.
– Тебе это в первой? – спрашиваю.
Отрицательно