поняла, это не лечится…” “Э, Толян, ты “МК” вчерашний читал? Вот прикол – какой-то придурок из крутых отрастил себе хвостище. С жиру бесятся, не знают уж, куда бабки девать…”
Так все это, без сомненья, и будет. Он сделается посмешищем, забавой разномастного плебса, окружающего его со всех сторон. Вот уж натешатся те, кого он обошел и оставил позади! Как станут злорадствовать завистники! Леонид уже видел себя раздавленным и униженным, оплеванным и осмеянным…
…Продать все, купить остров где-нибудь в Тихом океане и жить там в полном одиночестве, только небольшой штат туземной прислуги. Тогда никто не узнает.
…Купить остров и сдохнуть там от тоски в окружении туземной прислуги.
…Тогда, может быть, хирургический вариант? Отсечь – и все. Купировать – как породистому щенку. Но разве можно быть уверенным, что хирург не растреплется, сохранит инкогнито даже за большие деньги? Такой соблазн – уникальный случай, диссертация, лавры, Нобелевская премия… Если только потом пристрелить доктора… Тоже нехорошо…
А может, самому? В его автомобильной аптечке лежат две ампулы с хлорэтилом. Заморозить – чик и нету. Поболит с недельку – и все.
Эта, последняя, идея уже готова была понравиться Леониду, как вдруг хвост беспокойно заворочался, шерсть на нем встала дыбом, по мышцам пробежала мелкая дрожь – и эта же дрожь колкими мурашками поползла по позвоночнику бизнесмена, волна холода пронизала его – от кончика хвоста до макушки…
Они уже составляли единое целое – Леонид и его злополучный хвост; имели одну на двоих систему кровообращения, общие нервы, одну и ту же химию. С ужасом Утехин понял, что никогда не решится избавиться от этого курьезного сюрприза судьбы – ни с помощью хирургического вмешательства, ни каким-нибудь иным способом. Он обречен до конца дней оставаться хвостатым. Все будет так, как в нарисованных им грустных комиксах.
– Да за что же, черт дери, за что? – Вскричал он в отчаянии. И вдруг с поразительной ясностью в его сознании высветился видеоряд, искусно смонтированный из картинок, которым он не придавал значения и которые до сего момента считал никак не связанными друг с другом.
“Не буди лихо, пока оно тихо”, – предостерегающе прокаркал адвокат. Встык к этим кадрам был подклеен его собственный безумный вопль: “Лихо! Лихо!” – и виски, расплавленной карамелью стекающий по обоям под звон разбитого о стену бокала. Далее через вспышку изображение выходило на убогую фигурку в застиранной пижаме, слишком темную на контровом свете в проеме распахнутой двери. “Вы меня разбудили!” – Визгливо орала она. Потом – через черное поле – сотрясающий косяк удар захлопнутой двери, пренебрежительно брошенное им: “Ишь ты, лихо одноглазое” и – на рапиде микшером выведенная, та же фигурка в дрянной пижаме, теперь сидящая, закинув ногу на ногу, в кресле прямо перед ним.
Этот последний кадр уже явно был результатом бессовестного монтажа – во-первых, Леонид никогда не пригласил бы к себе эту замухрышку, во-вторых,