иконостас смотрит на Релвита сотней пар ангельских глазниц. Им выкололи глаза особо ярые кощунники: выдолбили зубилами до обширных ям на пол лица. Даже ангелы не могут видеть Того, Кто исчез.
– Их вера крепка… – на высохшем лице священника мелькает грустная улыбка. – Спасибо, что присоединился к молитве… Тебе нужны ключи, не так ли…
Его рука забралась в складку рясы, послышался звон.
* * *
Релвит спускался по винтовой лестнице, золотая тень от фонаря выгибалась по стене горбатой старухой.
Ступени позади. Запах сырой пыли врезается в нос. Поднятый высоко фонарь осветил стойки с оружием, в стальных навершиях свет отразился сотней металлических глаз. Две рапиры вернулись на свои места, Релвит огляделся. Одного клинка не хватало, он исчез со стойки…
– Верни то, что взял.
Его голос ушёл во тьму. Послышались осторожные шаги. Из мрака проступило худое лицо, тьма купается в запавших щеках. Человек одет в лохмотья, Релвит смотрел на рапиру в его руке, как на державу в пальцах самозванца. Он не был воином. Но его безобразный лик, руки и всë тело покрыты полосками шрамов.
– Я взял поупражняться.
– Стражей тебе все равно не одолеть. Даже одного.
От человека разило. Глаза тускнели слепотой.
– Да, но…
Релвит забрал у него рапиру.
– Еще раз возьмешь мой клинок в свои нечистые руки, я сам сдам тебя на костёр…
– Меня сожгут, за мной непременно придут стражи… -затрясся человек, отступая во тьму. -Чтобы увидеть Его не нужны глаза!
– Его нет, слепец. Твой бог-отец Паис, он укрывает тебя здесь от адского огня, что опаляет лжецов.
Релвит бережно поставил рапиру на место. Слепой неслышно подошёл к нему сзади и когда Релвит крутанулся на месте, их лица были почти впритык, серые глаза человека смотрели поверх.
– Я видел его, я знаю… Я слеп, я видел. Я видел то, чего не видел зрячий… Этот бог-мрак и тьма, но он подарит мне свет!
Релвит оттолкнул его и пошел прочь, унося с собой единственный источник света.
– Если его кто-то и видел, то только такой слепой сумасшедший, как ты…
Он покинул часовню, выйдя в её громоздкую тень. Церковный колокол обдал улицу звоном. Час дня. С двух сторон к нему на ходу присоединяются два стража, доспехи лязгают при каждом движении. Его постоянный кортеж.
– Поздно, – сообщил им Релвит.
Ответом ему был лязг, полный досады. Толпа расступалась перед ними. Люди торопливо прячут взгляды. Что-то будет…
– Мы знаем, чем ты промышляешь, -сказал тот, что худощав, но с такими усами, словно они вытягивают всю жизненную силу из его тщедушного тела. – И неужели у наёмных секундантов в сердце осталось место для молитв?
– Я хожу туда помолиться за ваши жизни и карьеру, господа…
– И правильно делаешь, но можешь сильно не утруждаться, нам и так дадут хорошее жалование, если мы управимся с тобой до конца месяца, – ответил тот, что пониже, но выше самого Релвита. Его усы были тонки, как две нитки и загибались вверх, как у возбужденного таракана, поддерживая поднятое забрало.