мониторе. Отражение казалось размытым, нечетким, словно принадлежало не совсем ему. Или не только ему.
Пальцы машинально коснулись висков. Там, где он видел усы Дали. Галлюцинация? Психотическое расстройство? Или нечто более глубокое, что не укладывалось в привычные медицинские категории?
Лаборатория внезапно показалась Миссио клеткой. Воздух стал тяжелым, и даже блюз звучал приглушенно, словно сквозь толщу воды. Он понял, что не может оставаться здесь. Ему нужен был кто-то, с кем можно было бы поговорить о случившемся. Кто-то, кто не будет списывать все на переутомление или депрессию.
Феликс. Конечно же, Феликс.
Миссио потянулся к телефону и набрал номер, который не набирал уже почти два года.
Три гудка. Четыре. Пять…
"Феликс Нойманн," – голос прозвучал так, словно его обладатель не спал и ждал этого звонка.
"Это Миссио. Извини за поздний звонок."
Пауза. Шелест страниц – как будто Феликс только что закрыл книгу.
"Двадцать семь месяцев без звонков, и вдруг посреди ночи? Должно быть что-то экстраординарное," – в голосе Феликса не было упрека, только констатация факта и легкое любопытство.
"Мне нужно с тобой поговорить. Произошло нечто… выходящее за пределы моего понимания."
Еще одна пауза. Звук откупориваемой бутылки, жидкость, льющаяся в стакан.
"Il Sommo. Через час", – сказал Феликс и отключился.
Ресторан Il Sommo существовал в своей собственной временной капсуле. Когда то этот ресторан должен быть итальянским, этому свидетельствовала теплая атмосфера которую создавала печь. Из нее периодически доставали что то наполняющее воздух душистым ароматом орегано. Выдержанное вино дышало в хрустальных графинах – не синтетический заменитель, а настоящий продукт виноградной лозы и времени.
Полупустой зал создавал идеальную акустику для пианиста в дальнем углу. Он играл Чайковского – живыми пальцами по настоящим клавишам, без нейроинтерфейса и автоматической коррекции. Звуки сплетались с приглушенным гулом редких разговоров, создавая особую атмосферу – здесь слова все еще имели вес.
Старинные лампы под потолком были настроены на определенный угол освещения, отбрасывая мягкие тени, которые скрывали морщины на лицах посетителей и подчеркивали глубину их глаз. Здесь не было места голографическим меню и дополненной реальности – только настоящая бумага и чернила.
Феликс Нойманн сидел за угловым столиком, воплощая собой мост между эпохами. Его кудрявые волосы, тронутые благородной сединой, были уложены с той небрежной элегантностью, которую невозможно запрограммировать. Темные круглые очки, которые он носил как щит между собой и миром, отражали свет свечей. На правой руке поблескивало старинное кольцо с рубином – фамильная реликвия, хранящая историю, которую он никогда не рассказывал.
Костюм глубокого серого цвета сидел на нем с той идеальной небрежностью, которая достигается только десятилетиями практики. Каждая складка, каждая линия говорила о человеке, который существует вне современной