растерянность и неясность порождают много страхов, отчаяния и прочих негативных чувств, с которыми действительно непросто справиться. Урбанизация современного мира привела к тому, что сегодня данная часть жизни не уважается. Мы так боимся смерти, что всеми способами стремимся отгородиться от старения, как будто этого с нами не произойдёт или не происходит. Скорость сегодня такая, что некогда подумать о важных понятиях – смыслах и ценностях. Вся жизнь заточена на закрытие базовых потребностей. Неготовность встретиться со смертью отдаляет нас от самих себя и от важных вопросов, которые иногда очень полезно себе задавать.
Насколько я живу ту жизнь, которую действительно хочу?
С каким количеством сожалений я приду к концу жизни?
Какое наследие я хочу оставить?
Что хочу передать потомкам?
Сегодня в моей картине мира смерть – такая же естественная и важная часть жизни, достойная внимания и уважения, как рождение и сама жизнь. Празднование, если хотите… Я верю, что это про целостность. Признание смерти даёт возможность опираться на собственные мысли и свою правду. Такое мировоззрение помогает чувствовать себя более устойчиво, когда что-то меняется в жизни. Когда раз за разом мы проживаем не только успешную часть жизни, но и циклы травм, потерь, у нас внутри формируется устойчивость и опора. Вот что действительно помогает проживать потерю, а не чувство вины, с которым я осталась после смерти отца. Вины за то, что не смогла спасти его. Да, звучит слишком самоуверенно, но иногда дети алкоголиков берут на себя такую непосильную ответственность. Принятое в детстве решение отражается затем на взрослой жизни. Нам, выросшим в дисфункциональных семьях, сложно создавать крепкие, доверительные отношения, в которых присутствует близость. Такой жизненный квест.
Мне бы очень хотелось написать книгу о том, как я с детства мечтала танцевать, как выросла и занимаюсь любимым делом. Хотелось бы написать о том, что с детства я была дружелюбной и любознательной, но в действительности моя книга стала рефлексией на тему любви к жертвенности.
Именно в этом я и вижу её пользу.
В моей семье единственным верующим человеком была бабушка, папина мама. Моя мама, кажется, тоже красила яйца на Пасху и ставила свечки за живых и мёртвых, но она никогда не говорила со мной о Боге, и не знаю, молилась ли она. «Отче наш» со мной учила бабушка, в моём глубоком детстве. Воспоминание о церкви всплыло, когда я начала писать песни. Тогда мы жили на Украине и по воскресеньям ходили с бабушкой в церковь. Я любила там петь. У бабушки была небольшая книга с молитвами, и когда все остальные дети, которые приходили на службу с родителями, бегали во дворе, я пела вместе со взрослыми. Однако впоследствии воспоминание стёрлось. Сейчас я понимаю, что любовь к Высшему сознанию и пению очень важны для меня, но бабушка умерла рано (мне было всего семь лет), и в момент кризиса оказалось некому ответить на мои вопросы о смысле жизни. Меня никак не успокаивали