Мне не пришлось организовывать побег самому и оставлять следы, всё устроилось вашими руками, и к тому же вы со мной никак не связаны. Самому мне бы не удалось удрать незаметно. Я, знаешь ли, занятой человек и всё время на виду.
– Но не на пробежке.
– Не на пробежке. Это вы молодцы.
Повисла пауза. Он прислонился плечом к стене, сложил на груди руки и наблюдал за мной. Я думала. В целом, его предложение пока что меня устраивало – в тюрьму, да ещё гарантированно с позорной оглаской, мне не хотелось. Я не боялась, что он сдаст полиции мои приметы – ищи ветра в поле, но вот показать этот дом он вполне может, и как раз дом выведет на нас с большой вероятностью. Мы же не отмывали там всё целиком, да и у хозяев есть мои контакты. Договор мы с ними, разумеется, не заключали, лично не виделись, электронную почту и телефон можно сменить, да только цепочку, ведущую ко мне, это удлинит не сильно. Но и доверять, в общем-то, совершенно незнакомому человеку (да, до меня, наконец, это дошло) тоже было опасно, ситуация пахла конкретной такой подставой.
Первым молчание нарушил он.
– Ты думай, думай, лично я в ближайшие пять дней вообще никуда не тороплюсь. На дурочку ты не похожа. А то, что я тебе предлагаю – чистый win-win: ты свободна, я тоже свободен. Если откажешься, то содействовать расследованию для меня будет делом чести, как для законопослушного человека, и по итогу мы будем сидеть каждый в своей клетке. Но тебя будут хуже кормить.
– Это шантаж?
– Да, это шантаж.
– Это тоже уголовное преступление.
– А ты докажи.
Похоже, мы друг друга стоили. Надо было его связанным бросить. Я вздохнула.
– Зачем пять дней? Уходи послезавтра.
– То есть мы договорились?
– Нет, не договорились. Зачем пять дней?
– Меня же ищут. Если я правильно понимаю процесс, дня три меня будут искать живым. А потом сделают скорбные лица и начнут искать тело. Семья моей безутешной невесты перестанет ждать и отменит все приготовления. Через пять дней я объявлюсь, грязный, возможно, побитый – спасибо за идею. Возможно, даже побитый по голове. Потом у меня стресс, туда-сюда, и вот уже пресса пишет не о том, что я бросил дочь уважаемых родителей у алтаря, а о том, что я пал жертвой своей бешеной популярности, получил психическую травму, долго страдал и потом мужественно уехал на родину, подальше от травмирующих меня обстоятельств, чтобы переосмыслить свою жизнь. Я выкручусь, я сообразительный.
– Тебе не всё равно, что пишут в прессе?
– Мне всё равно. Не всё равно тем, кто заключает со мной контракт. Я пока на пенсию не собираюсь.
– Я тебе зачем? Аренда оплачена на неделю вперёд, живи. А я уеду, – продолжала отчаянно торговаться я.
– А есть я что буду? Я публичный человек, меня знают в лицо и меня ищут. Я не могу прийти в магазин за продуктами. И вообще мне из дома нельзя ни ногой. Поэтому ты поживёшь со мной и будешь меня кормить. Если что, я не привередливый. Да и на глазах друг у друга будем. Чтобы тебе не пришла в голову идея, что можно моим боссам подсказать, где я, раньше