триллер – он был вдвое толще, и как-то больше соответствовал ситуации. Потому что в доме был не дамский роман, отнюдь.
Вчера мы с ним обсудили наши планы на ближайшие пять дней. Он сидел напротив меня за столом, в купленной мной одежде и с мокрыми после душа волосами, вьющимися на затылке крупными кольцами. Рыночное рубище ему в самом деле шло, он даже поблагодарил меня за него, и пока ни одного слова о том, какой это кошмар, недостойный касаться его холёного тела, я от него ещё не услышала. Я даже с размером угадала. Точнее, почти угадала – вещи на нём немного болтались, но смотрелось это как-то уютно. По-домашнему.
Прихлёбывая горячий чай, он докладывал мне о том, что он там себе с мешком на голове надумал. Я внимательно слушала, кивала, но мой внутренний параноик уже план оценил и признал полнейшей хернёй. Слишком уж там сильно всё зависело от удачного стечения обстоятельств, на которое лично я старалась никогда не полагаться, ибо законы Мёрфи работают вне зависимости от нашего к ним отношения. К тому же он явно с какой-то стати рассчитывал, что я буду с ним честной, но вот как раз это мы ещё посмотрим – ничего, чтобы заслужить мою честность, он ещё не сделал. Пока что его план, набросанный мне крупными мазками, без деталей, выглядел очень наивно, но я не исключала возможности, что существовала ещё и подводная часть айсберга, о которой мне знать не полагалось – и это был очень плохой знак.
Или может, я всё усложняю и он просто дурак? Как это говорится, наше кредо – слабоумие и отвага. Всё-таки, давайте честно, мы с девчонками любили его не за интеллект. Нам было наплевать даже, закончил ли он школу – в профессиональном спорте случается и наоборот, и не сказать, чтобы редко. Лично я, если вставал такой вопрос, каждый раз цитировала Грибоедова – “Чтоб иметь детей, кому ума недоставало?”, вызывая этим гомерический хохот в нашей компании. А вот сейчас для меня это внезапно стало очень важно, дурак для меня был гораздо опаснее шантажиста.
Пока я решила, что чуть что – командир, то есть я, будет спасать себя.
Полностью обстоятельства, заставившие его исчезнуть, он мне так и не изложил, хотя я пыталась в меру сил задавать вопросы, с целью вытащить из него максимум подробностей. Это могло очень сильно пригодиться как для дела, так и для того, чтобы понять, что он за человек и что примерно способен выкинуть. Но каждый раз мои вопросы упирались в какую-то невидимую стену, и выяснить получилось примерно ничего.
С доверием у нас обоих были сложности, это точно.
Но вот меня он слушал очень внимательно, а спустя примерно десять минут диалога посмотрел на моё лицо, на котором отражались усилия, которые я к этому диалогу прилагала, усмехнулся и сделал свою речь предельно простой, выбросив из неё все сложные грамматические конструкции. Иногда он снова сбивался на цветистые фразы, выходящие за пределы моего словарного запаса, но, видя мои стеклянные глазки, возвращал себя на уровень, от которого прямо веяло вайбом Мутко. Мне пришлось признаться себе, что говорил по-английски он очень хорошо, гораздо лучше, чем я рассчитывала.
Мой