Вывернутый в сторону и оторванный в суставе указательный палец на правой руке поставили на место, перебинтовали спину и голову, настояли отправить в полевой госпиталь. И мои переговоры со штабом не увенчались успехом. Я был крайне недоволен и чувствовал, что многое еще не сделал. Видеть ужасы войны, страдания населения освобожденных деревень – вернее, видеть остатки этих деревень, выжженные, с почерневшими трубами печей – было невыносимо. Эти трубы стояли как символ, напоминая о смерти и пустоте. Они словно были сделаны из гранита, не поддаваясь разрушению от взрывов и пожара.
Я был не удовлетворен действием своей разведки, хотелось чего-то большего и особенно важного. А мы выполняли просто работу войны. Возможно, это была слабая подготовка, неопытность, незнание, или так складывались обстоятельства. Подвижность разведывательного отряда и сила его огня использовались больше как вспомогательная сила и возможность овладеть с фронта каким-либо рубежом. Путем захода, обхода перекрыть продвижение противника. Что здесь общего с разведкой? Возможно, то, что надо проникнуть в тыл противника.
Как обидно, когда встречаешь недоверие и недооценку твоего труда: разве может быть на фронте неправда и бездушие? Мне очень не хотелось уходить от ребят, но я надеялся, как говорят медики, что побуду несколько дней в медсанбате и вернусь к ним. Вернусь в разведку. То, что не успел сделать, сделаю больше и полезнее. И так второй раз ранен и, наверное, контужен взрывом, так как беспокоит постоянно страшная головная боль от любого движения.
25 декабря 1941 года.
Где-то в 12 часов отправили в полевой госпиталь: едем на санях по лесной дороге, тихо падает снег. Великаны-деревья облеплены снегом. Было тоскливо, и какая-то неопределенность постоянно тревожила меня. Что меня ждет впереди?..
Но оказалось, что и в эти минуты, когда ты ранен и тебя везут на лечение, поскучать и помечтать нельзя. Появились летевшие вдоль дороги немецкие истребители с ненавистной свастикой и начали обстреливать, делая поворотные заходы. Стало веселей с музыкой войны, при которой особенно не помечтаешь.
За все два месяца боевых действий с разведчиками никто из нас не был в жилье. Все время были под открытым небом, в поле или в лесу, и все время под взором и огнем противника. Все время в обстановке принуждения. В минуты и часы отдыха, то есть сна, постелью и одеялом служил снег. Ползем и бежим по белой пелене – и в снег зарываемся. А когда противник сильно прижмет огнем, то и зубами грызем мерзлоту, чтобы втиснуть себя в любую ямочку, в спасительницу матушку-землю. Все время видел уставшие фигуры разведчиков, их эмоциональное и физическое напряжение. На всем пути видел смерть очень хороших близких людей, раны и кровь на снегу. Видел и свою работу: трупы фашистов и разбитую военную технику.
В полевом госпитале вблизи города Серпухова в добротных землянках было как в раю: тихо и спокойно (так мне показалось). В тишине недельку посплю – и к этому времени раны заживут и не будет головной