Так, глаза закрыты: нужно напрячь волю и разомкнуть веки, что получается с большим трудом. Не могу припомнить, чтобы я шел на операцию, но я, действительно, в палате. Кругом все светло, белая простынь и всякие трубки, да системы. Я склонен доверять врачам, особенно если уже находишься в постоперационном состоянии, вот только память о каких-либо серьезных проблемах со здоровьем ко мне не возвращается. Нет, свою жизнь я помню: родился в небольшом городке Казахстана, ходил в детский сад, любил ездить на велосипеде со школьным другом детства, затем колледж, университет, год в армии, работа… Вполне похоже на истинные воспоминания…
Мой самоанализ был прерван мягко открывшейся дверью, на которую я с трудом повернул голову, лежащую на подушке. Это, по всей видимости, доктор. Мужчина моего возраста… “Так, а мне сейчас тридцать пять”, – быстро припомнил себе в качестве очередной проверки. Белый халат намекает на то, что у него могут быть ценные сведения о том, почему я здесь.
– Добро пожаловать в новый день, долгожданный гость! Тебе сейчас будет сложно говорить, но я знаю, что ты можешь многого не помнить – это нормально. Сейчас, дай мне только проверить твои показатели.
– Мхм, – ответил я, подумав, что быть слушателем будет более энергосберегающей стратегией.
Настроив что-то на аппаратуре у моего изголовья, доктор подтянул к себе небольшой стул и провел пару тестов с моими зрачками, задал простые вопросы, на которые я должен был ответить либо “да”, либо “нет” любым удобным мне способом: “С целью понять степень моего пробуждения, чтобы не разговаривать с воздухом”, заключил я.
Доктор объяснил мне историю моей болезни. Все началось с поездки в Алмату на поезде, который неожиданно сошел с рельс. Сразу после инцидента меня доставили в госпиталь без сознания, но врачи не смогли найти причину моего состояния. Первые дни в больнице и множество последующих исследований, включая тесты и сканирования, не выявили травм, инфекций или нейрологических заболеваний. Неделя за неделей, месяц за месяцем медики лишь разводили руками, не понимая, что со мной происходит. В итоге, мое состояние назвали комой неизвестного происхождения.
На четвертый год регулярного медицинского наблюдения врачи обнаружили у меня рак суставов. После того как мне заменили коленный сустав и годовое наблюдение показало прогрессирование болезни, мои родители приняли решение о криогенной заморозке с надеждой, что в будущем, когда медицина станет более продвинута в лечении рака, технологии безопасного пробуждения уже будут доступны. На тот момент крионика начинала набирать популярность, и Казахстан, привлекавший инвестиции за счет своей лояльности к отечественным разработкам, стал для меня спасением. Я оказался в списке на заморозку одним из первых после полной легализации этой процедуры в стране.
Да, я помню, что из-за коррупционных скандалов начала 2020-х годов в Казахстане стал очень популярен термин “местного содержания” – процент товаров и услуг, произведенных внутри страны. Видимо, крионика стала одним из таких дотируемых государством проектов,