с ужасом поглядывал на торчавшие из раны позвонки; голову пагана не отсекли, ее будто вырвали из плеч с корнем, как морковку.
– Гниляки обожают жрать человечьи мозги, – сплюнув, просветил один из лучников. – Говорят, это они таким образом вроде как в паганцев пытаются снова обратиться. Соображают, твари, хоть и дохлятина.
– Занять оборону! – скомандовал Мангольд. Привычные к муштре сычи спешились и послушно выполнили команду.
– Я вижу, Вы уже не так полагаетесь на надежность своего клинка, – улыбнулся Питит. Он был собран и напряжен, но внешне продолжал сохранять безмятежность.
Мангольд не ответил на колкость, сейчас он лихорадочно пытался не растерять уменьшившееся хладнокровие и вспомнить всё, что знал про охоту на гниляков.
– Паган! – позвал Мангольд и к нему тут же засеменил бледный доходяга, отделившийся от группки остальных гнути́.
– Мой малород! – паган упал на колени перед жеребцами родовитов, ожидая своей участи.
Мангольд замешкался, но Питит спас положение:
– Разыщи жука-мертвоеда и проведи магический ритуал. Пускай жук укажет нам на спрятавшегося гниляка.
– Спрятавшегося?.. – передернуло от жути Мангольда, окончательно растерявшего боевой пыл. – Почему ты так считаешь?
– Разве Вы не слышите, мой малород? У тирий истерика!
Действительно, из голов деревяных коней всадников исходил гул.
Мангольд нахмурился: пропустить мимо ушей вопли ведьм мог только глухой или такой растерявшийся болван, как он.
Спеша выполнить приказ Ворона, паган принялся, на манер знатного борова, рыть землю у корней невысокой осины, и вскоре принес родовитам зажатого в кулаке жука-мертвоеда. Питит с седла лягнул носком сапога пагана по плечу, отгоняя его от Мангольда:
– Чего ты тычешь им в своего властелина?! Знай свое место! Колдуй, чернь!
Паган ойкнул от больного тумака, поклонился и засеменил к вытоптанной площадке, вероятно когда-то служившей мертвому пастуху местом для отдыха. Слуга прошептал что-то в кулак, достал насекомое, сильно сдавил его брюшко и деловито высосал брызнувшее содержимое. Мангольд поморщился.
Паган разделся донага, завертелся волчком, после закричал тонким, высоким, почти детским голосом:
– Остенде михи перицулум мортиферум!
– Никогда не привыкну к этим мерзким колдовским кривляниям, – признался Питит.
Паган остановился, засунул указательный палец в глазницу и ловко поддев, выковырял глаз; по щеке гнути́ побежал бордовый ручеек. Рыдая от боли, он торжествующе вскинул руку, сжимая в измазанных кровью пальцах глазное яблоко. Замер. Поводил рукой, давая оторванному глазу осмотреться.
– Вижу! – завопил бедолага. – Я вижу притаившегося гниляка, властелин!
– Покажи его нам! – с дрожью в голосе приказал Мангольд. – Отряд – готовься!
Паган отбросил ненужный более глаз, и, болтая на бегу срамом, отчаянно кинулся в заросли.
Мангольд видел, как тело