В её интонации чувствовалось возмущение. Оставив затею позвонить в дверь, он вернулся на лестничную клетку и начал медленно подниматься, прислушиваясь к звукам, доносящихся из-за той двери.
Аня открыла дверь и, выйдя с развязанными шнурками на пролет, встретилась глазами с Адамом. Она машинально ему улыбнулась и поздоровалась.
Адам увидел в ней изменения. Она покрасила свои рыжие волосы. И теперь ее блестящие локоны отливали красиво гранатовым цветом, точно темное пламя.
– Привет, – ответил Адам, и смутившись, опустил взгляд на серые ступени.
– О вот и вы барышня, как раз мне и нужны, – сказал маленький старичок, показавшись неожиданно со стороны лестницы. Насколько было известно Адаму, Степан Львович был научным профессором, которому нельзя было перечить. Он жил в соседнем доме, и на вид ему было далеко за восемьдесят , а то и за девяносто. Одет в серый учительский костюм. В костяной руке, обтянутой будто восковой кожей – деревянная светлая трость, как точное продолжение его руки. На его маленькой квадратной головке серебрились пушком волосы, напомнив Адаму цветочную лужайку с обилием мелких белых мягких фокусов.
– Вы барышня, играете по ночам на скрипке, и мешаете мне работать! – в повышенном тоне заявил старик. В его хриплом, при этом, сильном голосе чувствовалась твердость характера. – От вашей музыки у меня голова квадратная.
По иронию судьбы голова профессора была квадратной, что не могло тихо рассмешить молодых ребят.
Аня хотела было возразить, но за нее вступился Адам:
– А, по-моему, она прекрасно играет.
– Она играет здорово, у меня сомнений в этом нет! Мой пес нервно скулит и активно скребется во входные двери, как слышит вашу лирическую мелодию. Хорошо, но если это днем! – сказал он спокойно и, неспешно, как у замедленной камеры, оглянулся по сторонам. – Где твои родители? Я могу с ними поговорить?
– Их нет дома, – ответил вместо Ани, Адам, и тут же понял, что это было лишним.
– А вы, следовательно, ее молодой человек? – спросил профессор и медленно, как старая черепаха, повернулся к Адаму.
Глаза профессора были мутные, а благодаря квадратным толстым стеклам очков, они казались квадратными. Профессор видел только силуэт.
Обеспокоенный Адам в ответ помотал головой.
Аня стояла и краснела так, что ее румянец плавно переходил в оттенок ее волос, и ничего не могла сказать профессору, изредка посматривая в сторону двери на подвешенную с бантиком пурпурную розу. Потом она взглянула на Адама и робко ему улыбнулась, при этом боясь посмотреть в глаза старику. Во всем ее выражении лица и позы тела была беззащитность и скованность.
Профессор заметил тоже розу и поначалу не понял, что висит: то ли красный шнур, то ли случайно занесенная ветром ветка, которую непременно нужно убрать. Он подошел к двери и посмотрел на розу.
– Надо же. Какая прелесть! – произнес он с ударением на последний слог.
Адаму было известно, что у дома профессора росло немало таких же красивых, но только других