посторонних людей. И ведь каждый из них, быть может, в сумасшедшей сумятице будней где-нибудь в душном вагоне, предположим, метрополитена не раз бывал притиснутым ко мне вплотную, живот в живот, нос к носу, невольно смешивая свое дыхание с моим, но никогда так и не взглянул на меня, не заметил. Как я не заметила ни одного из них. Они для меня толпа, которая сдавила со всех сторон и несет, и это мне только кажется, что я иду куда-то сама и по своей воле. Я лишь частичка толпы, ее молекула.
Я и здесь, конечно, молекула. Но здесь я особая молекула – я побывала там, где еще никто из них не бывал. И они – одни при исполнении, по долгу службы, так сказать, но и не без человеческого, житейского любопытства, а другие взбудораженные и даже вдохновленные тем, что кому-то вчера еще было хуже, чем им сегодня, – всяк в меру своей причастности проявляют ко мне повышенный интерес.
А я ни на что не реагирую, гляжу в потолок, потрясенно разглядываю ползающих по нему мух, как нечто диковинное, невообразимое, не в силах поверить тому, что лежу, вижу, слышу и даже мыслю.
Дело в том, что вчера я со всеми распростилась навсегда, свела, как принято говорить в таких случаях, все счеты с жизнью. Счетов этих у меня оказалось немного, и я быстренько привела все в порядок: кое-что вымыла, кое-что аккуратненько сложила стопочкой на видном месте, кое-что выбросила, предварительно разорвав на мелкие клочки, написала одно письмо – и оставила в заклеенном, но не надписанном конверте и позвонила родителям по междугороднему телефону. Затем надела свое самое нарядное платье, тщательно навела марафет, без удовольствия, с чисто профессиональным интересом глядя на свое зеркальное отражение. Затем сварила в маленькой джезве крепкий кофе, налила в пузатый бокал остатки любимого сока манго, постелила на журнальный столик красную с белой каймой салфетку, поставила свечу и зажгла ее. Получилось очень эффектно и напоминало приготовление к встрече Нового года. Я покопалась в пластинках, нашла нужную и положила на вертушку. Все было готово.
Я не спеша выкурила сигарету, выдавила на руку содержимое двух пластинок реланиума, бросила всю пригоршню в рот и запила соком манго. Маленькие, гладкие таблетки под напором густого, тягучего манго легко внедрились внутрь моего организма, не причинив мне никаких неприятных ощущений. Было вкусно, сладко, я выпила кофе, легла на тахту и нажала на клавишу проигрывателя, Я приготовилась встретить свою смерть музыкой Брамса, звуками его Третьей симфонии, ибо твердо решила, что могу позволить себе роскошь умереть красиво, со вкусом.
Я лежала, слушала музыку и ждала неведомых мне доселе ощущений.
Первым покинуло меня слово «надо». Только что, еще во время всех этих приготовлений, оно было со мной, я говорила себе: «надо налить», «надо постелить», «надо запить». И вот его нет, этого ненавистного, беспощадного «надо», хищно рвущего на куски, вгоняющего в отчаяние оттого, что все не успеть, не выполнить, не объять, а стало быть, нет конца этой гонке, где уже не поймешь – то ли ты бежишь за своим «надо», пытаясь