Ибрагим не разделял общего энтузиазма от новой игрушки. Явно же, что проблемы будут с её применением.
И, глядя на кислое выражение лица Ибрагима, все вдруг тоже задумались о последствиях применения такого оружия в этом мире.
– Вот тебе и минимальное воздействие! Прогрессоры, мать вашу! – Вася тоже быстро сложил два и два. – И чё нам с этим делать теперь?
– Ну, не выкидывать же! – По лицу Костика прокатилась волна эмоций от обожания до тревоги за любимую игрушку, которую эти злые дяди готовы вот-вот у него отобрать. – Не отдам!
– В тыл врага не потащим! – Попов сразу обрубил сладкие мысли Костика. Будет у нас, как оружие последнего шанса. И так вон револьверы эти у всех уже почти торчат. Того и гляди царь узнает. Потом не отбрешемся. А тут эта… Короче, я за то, чтобы схоронить до поры, до времени. Не сейчас такое миру показывать точно.
– Но ведь старался Данила-то, – Костик попытался крайний аргумент применить. – Чё сразу на полку-то класть? Дайте хоть …
– Мы все стараемся, – перебил его Попов. И так было ясно, что этот маньяк ещё всем мозг вынесет. Хлебом не корми – дай поубивать врагов из новой игрушки. – Шмель! У тебя задание важное. Вот вернёшься, тогда и обсудим. А пока предлагаю голосовать.
Через две минуты, дождавшись нехотя поднятой руки Костика, решение было принято единогласно.
И потом раздался снова голос Данилы:
– А гранаты брать будете?
…
Сашка Меншиков ехал из Переславля в Преображенское с бумагами для Ромодановского. Нет, вестовым он вовсе не подрабатывал. Просто с оказией бумаги те вёз. Так-то задачу ему Пётр поставил совсем другую.
Намечавшиеся на июнь-июль большие манёвры для слаживания и оттачивания взаимодействия разных видов войск обеспечили сильную головную боль для кучи чиновников и служивых людей. После того, как Нина Быстрова ещё полгода назад провела жёсткий аудит всей системы поставок в армию, в Воинском приказе на время установилось шаткое затишье. Все ждали реакции царя на выявленные нарушения.
Фёдор Головин ходил мрачнее тучи, всем своим видом подтверждая скорый трындец всем выявленным казнокрадам и мздоимцам. Его названный сын Василий в Сыскном приказе работал почти целыми сутками, выискивая всё новые эпизоды по фактам хищений и вредительства. Глава Сыскного приказа боярин Стрешнев, разбирая предоставленные Василием улики, скрипя сердцем вынужден был соглашаться с переводом некоторых участников процесса из свидетелей в главные обвиняемые. Не взирая на громкие фамилии.
К маю удалось более-менее согласовать с государем список на выбывание. Пятнадцать особо выдающихся деятелей невидимого фронта были приговорены к казни через отрубание голов. При этом трактовка обвинения «за измену и вредительство в пользу иностранных держав» отпугивала всех желающих походатайствовать перед царём за их помилование. Даже родственники, далеко не самые последние аристократы в родах, и те побоялись сунуться с челобитными. Быть обвинённым в государственной измене и по тем временам считалось несмываемым позором не только для самого злодея, но