погружается в сознание своих пациентов, тем тоньше становится грань между его реальностью и их снами.
Невидимая плата за его дар растет с каждым спасенным, приближая тот момент, когда и сам Глеб окажется заложником собственного подсознания, где его ждет встреча с тем, кого он никогда не ожидал увидеть.
Часть I: Работа, такая вот работа
Утреннее солнце, ленивое и золотистое, с трудом пробивалось сквозь густую пелену пыли, осевшую на лобовом стекле видавшей виды "Тойоты Короллы".
Его лучи падали внутрь салона неровными, сонными мазками, расчерчивая загрубевшие от долгого держания руля руки Глеба причудливыми полосами света.
Эти золотые отметины казались мимолетным прикосновением тепла к его застывшей позе, словно сама природа пыталась разбудить его, вырвать из плена тягучей усталости.
Машина монотонно гудела, словно старый, засыпающий зверь, послушно катясь по пустынной загородной дороге. Асфальтовая лента, серая и потрескавшаяся, вилась среди бескрайних полей, еще влажных от обильной утренней росы.
Влажный воздух за окном пахнул свежестью и едва уловимой горечью просыпающейся земли, но этот аромат почти не достигал Глеба, заглушенный затхлым запахом старого автомобиля и его собственной невыносимой усталости.
Этот непрекращающийся гул двигателя, казалось, проникал глубже кожи, въедался в самые кости, резонируя с той глубинной, выматывающей усталостью, которая давно уже стала неотъемлемой частью его существа, его второй натурой.
Это не была обычная сонливость после бессонной ночи. Нет, это было нечто иное, гораздо более тяжелое и липкое – психический осадок, словно тонкий, но прочный налет чужих снов и обрывков чужих, порой безумных реальностей, который не смыть никаким количеством крепкого кофе или бодрящего душа.
Эти ментальные отголоски, словно призрачные голоса, шептали в его подсознании, напоминая о пережитых чужих страхах, чужой боли, чужой радости, оставляя после себя ощущение эмоциональной опустошенности.
Глеб моргнул, чувствуя, как веки наливаются свинцом, силясь удержать ускользающий фокус на серой ленте дороги, убегающей вдаль.
Его взгляд скользил, мир вокруг казался слегка размытым, словно увиденным сквозь пелену усталости. Из динамиков старенького радиоприемника доносилось приглушенное бормотание утренней информационной программы.
Диктор что-то невнятно говорил про Институт сна, про очередной научный прорыв… «первый зафиксированный случай так называемого „взаимного сновидения“… уникальный феномен… теоретическая возможность…»
Кривая усмешка тронула сухие губы Глеба. Теоретическая возможность для них, для ученых, проводящих свои исследования в стерильных лабораториях, изучая графики и диаграммы.
Для него же это была суровая, каждодневная работа, погружение в самые темные и запутанные уголки человеческого подсознания. Опасная, непредсказуемая, изматывающая до предела, но, увы, единственная, которую он по-настоящему умел делать.
Единственная, которая, несмотря на всю свою тяжесть, давала ему странное, противоречивое чувство цели.
Внезапный тихий "пилик" раздался со стороны приборной панели. Привычный, короткий сигнал оповещения от его рабочего приложения.
Глеб бросил усталый взгляд на подсвеченный экран старенького смартфона, лежавшего рядом с рулем. Знакомый строгий интерфейс приложения «Somnus» – его рабочий инструмент, его связь с миром пациентов.
На экране горела короткая строчка:
Пациент #12: Стабильность 9% – вход возможен
Девять процентов. На самой грани. Сознание пациента едва удерживало целостность, балансируя на краю пропасти. Но формально вход был еще возможен.
Обычный вторник. Или, может быть, среда? Дни давно уже слились для Глеба в один бесконечный, изматывающий цикл погружений и мучительных возвращений, где грань между реальностью и сновидением становилась все более размытой.
Он снова медленно поднял глаза на дорогу, и мир вокруг него слегка качнулся, словно лодка на тихой волне. Голова закружилась от усталости, и на мгновение ему показалось, что серая лента асфальта перед ним дрогнула.
Прямо перед капотом машины, там, где всего секунду назад был лишь ровный, потрескавшийся асфальт, разверзлась идеальная, пугающе-черная дыра.
Не выбоина, не тень от пролетевшей птицы. Это была сама пустота, вырванная из самой ткани утра, словно кто-то небрежно проткнул реальность пальцем, оставив зияющую черноту.
Рефлексы, отточенные сотнями погружений в искаженные миры чужого подсознания, сработали раньше, чем мысль успела оформиться в голове. Руки сами собой, инстинктивно рванули руль влево.
Визг шин, протестующих против резкого маневра, разорвал сонную тишину утра, и реальность вокруг Глеба рассыпалась на мельчайшие осколки…
…превратившись в резкое ощущение ледяного ветра, хлестнувшего по лицу, и непривычную легкость