труда Тимоти Такетта (и многих других работ) заключается именно в выявлении важности этих эмоций, которые он к тому же рассматривает начиная уже с 1787–1789 годов[85]. Здесь не идет речи о том, чтобы обелить столь противоречивый тезис об обстоятельствах как объяснении происхождения «террора»; тем не менее уместно заметить, что, сражаясь с ним, ученые, с одной стороны, излишне минимизируют весомость этих обстоятельств и тем более сопровождающих их эмоций, а с другой – выдвигают объяснения, присущие больше идеологическим спорам, нежели подлинному историческому анализу. Если ставится задача углубить понимание того, что значило слово «террор» задолго до Французской революции, и оценить вес эмоций для лучшего понимания революционного «террора»[86], то нужно, как нам кажется, если не прекратить, наконец, то по крайней мере охладить идеологические распри вместо того, чтобы по-прежнему в них усердствовать.
2
Что значит слово «террор» в XVIII веке?
В какой конкретный момент начинается Террор? Ответ на этот вопрос зависит от того, кто его задает. В прошлом почти все историки и политологи приписывали изобретение политического террора Великой французской революции. Если искать объяснение происхождения самого термина в общей истории террора и терроризма, то есть все шансы встретить выражение «царство террора», авторство которого приписывают якобинцам, а то и конкретно Робеспьеру. Согласно традиционному анализу, Террор представлял собой новую политическую этику, которую якобинцы превратили в систему. Как мы видели, из этого анализа вытекает и конкретная дата начала системы, 5 сентября 1793 года. В тот день Клод Руайе призывает к ней Конвент следующими словами: «Пора привести в ужас всех заговорщиков. Что ж, поставьте в порядок дня террор»[87]. Нет сомнений, что в 1793 году происходило много изменений в том, как понимали и осуществляли «террор» революционеры. Эти изменения мы рассматриваем во всей книге.
Однако задача этой главы несколько иная: в ней мы хотели бы отследить происхождение Террора и задаться вопросом, что понималось под «террором» до начала Революции. Неслучайно ведь аббат Руайе и многие другие революционеры избрали тогда именно это слово для описания того, как революционерам следует реагировать на кризис 1793 года. Если мы хотим понять истоки Террора, то нельзя поддаваться тенденции ретроспективно придавать событиям телеологический смысл. Революционерам 1793 года и в голову не могло прийти, что когда-нибудь, через много лет после их смерти, им припишут интеллектуальное авторство государственного террора образца ХХ века, особенно сталинизма. «Террор» принадлежал к уже знакомой революционерам терминологии: остановить выбор на «терроре» значило для них выбрать слово, уже имевшее для них сильное смысловое наполнение. Сам этот выбор имеет свои интеллектуальные и эмоциональные истоки.
Террор и философия эпохи Просвещения: проблематичная связь
Лежит