«панический ужас» (terreur panique) присутствует во множестве писем, речей и иных текстов, в них оно описывает состояние обращенных в беспорядочное бегство войск, подразумевая внезапный страх под воздействием обоснованных или необоснованных слухов, что множатся в городах и деревнях как во время Великого страха в июле–августе 1789 года, так и в связи с неудачным бегством короля в Варенн в июне 1793 года[51] Возникновение схожих «панических страхов» называют целью поползновений контрреволюционеров, сознательно сеющих ужас и провоцирующих беспорядки. Охвачен ли Руан страхом нехватки хлеба? Если да, то повинны в этом именно заговоры – очевидное эхо давней веры в искусственный голод, позволяющей дать простое и понятное объяснение вместо экономического анализа производственных и торговых циклов: «Панический ужас или маневры горстки злоумышленников, из-за которых Руан, подобно Парижу, объял вымышленный голод <…> Там тоже осаждали двери пекарен, и тоже почти беспричинно»[52]. Беспорядки в сельской местности дистрикта Мо? Барер объясняет их схожим образом в своей речи, изобилующей трагическими повторами: в ней упомянуты «внушающие страх слухи, гуляющие по деревням и пугающие воображение граждан, дабы склонить их к беспорядкам»; «преувеличенные слухи как средство вызвать панический страх, взбудоражить селян, оторвать их от полевых работ, устроить беспорядки, посеять ужас в городах»; «заражение наших селян беспочвенными страхами»[53].
Подобные страхи тоже принадлежат к сфере политики, пускай и не согласованной. Эта сфера связана в первую очередь с идеей правосудия и, следовательно, с тем, что противникам Революции приходится бояться кар. В сентябре 1792 года, сразу после волны убийств в парижских тюрьмах, министр внутренних дел жирондист Ролан характеризует рождение Республики как «ужас всех предателей» и единение всех «друзей отечества»[54]. Показательно, что члены Парижской коммуны не говорят в этот момент ничего другого, хотя им предстоит стать излюбленной политической мишенью жирондистов, лишь только те осудят сентябрьские убийства (чего они не стали делать на скорую руку)[55]. Эта тема ужаса перед правосудием и назидательной роли последнего возникает вновь и вновь, в частности на суде над низложенным королем.
В начале декабря 1792 года Робеспьер эксплуатирует эту идею, требуя воздвигнуть памятник погибшим за свободу при штурме дворца Тюильри 10 августа 1792 года, который имел бы двойной смысл: «вселял бы в сердце народа понимание своих прав и ужас перед тиранами, а в душу тиранов – спасительный ужас перед народным правосудием»[56]. Его поддерживают другие члены Конвента, в частности, это происходит 16 и 17 января 1793 года, когда каждый должен высказаться и проголосовать за то, как поступить с Людовиком XVI, объяснив свой выбор в выступлении. Так, монтаньяр Сержан высказывается за смертную казнь, говоря знаменательную по смыслу фразу: «Голова короля упадет с грохотом, и казнь его внушит спасительный