членов, кто принадлежал к двум важным комитетам, Общественного спасения и Общей безопасности, осуждая «узурпацию власти в стране» и «декреты, которые они [Робеспьер с друзьями] объясняли чрезвычайными обстоятельствами и готовили самостоятельно»[19].
Если это намек прежде всего на декрет от 22 прериаля, изменивший правила действия Революционного трибунала[20], то наделение слова «террор» эпитетом «тупой» указывает на нежелание Барера все сваливать на политику, в которой участвовал и он сам, и на весь Конвент. Менее чем через три недели, 2 фрюктидора (19 августа), схожие нюансы, иллюстрирующие разлад в Конвенте, наблюдаются в споре трех других депутатов-монтаньяров. Луше, тот самый, кто потребовал 9 термидора поставить на голосование декрет об аресте Робеспьера, берет слово и указывает на серьезность нависающих над Республикой угроз и на необходимость им противостоять, а затем говорит о своем «убеждении, что для этого нет другого способа, кроме повсеместного сохранения террора в порядке дня»[21]. В зале тут же раздаются крики: «Правосудие! Правосудие!», поэтому он уточняет свою мысль, опять соединяя два эти слова («под словом “террор” я подразумеваю самое суровое правосудие»). Его немедленно поддерживает Шарлье («правосудие для патриотов, террор для аристократов»)[22]. Наконец, третий монтаньяр, Тальен, приписывает казненным 10 термидора авторство «террора», повторяя определение последнего как орудия тирании и утверждая, что правосудие должно сохранять суровость в отношении «врагов отчизны»: «Робеспьер тоже без конца говорил, что надо поставить террор в порядок дня, этими речами он добивался тюремного заключения патриотов и их отправки на эшафот и выгораживал служивших ему подлецов»[23].
Здесь Тальен тоже прибегает к политическому манипулированию, так как изучение речей и других выступлений Робеспьера доказывает, что он постоянно увязывал слова «террор», «правосудие» и «добродетель», а выражение «террор в порядке дня», наоборот, не употреблял. Более того, вопреки Тальену, который разовьет через несколько дней политический концепт «системы террора», Робеспьер применил связку из двух этих слов всего четыре раза, и только летом 1794 года, причем имея в виду не карательные меры, применяемые Конвентом и его комитетами, а «систему террора и клеветы», направленную против него самого с целью изобразить его диктатором и свергнуть революционное правительство[24].
11 фрюктидора (28 августа) Тальен подводит теорию под свой концепт, хотя не он первый его развивает[25]. В разных политических значениях другие члены Конвента уже связывали два эти слова, хотя у них эта связка обозначала не «систему террора» (système de la terreur) а «террористическую систему» (système de terreur). Ограничимся только двумя примерами. Барер говорит о «террористической системе» еще 10 ноября 1792 года, когда обвиняет муниципалитет Парижа в излишнем, на его взгляд, влиянии; следующей весной он делает то же самое неоднократно[26]. Сен-Жюст 8 августа