искажений дошло до того, что не так давно появилась работа о революционном периоде под названием «Верь или умри!» (Crois ou meurs!), грубо извращающим лозунг «Свобода или смерть!». В витринах книжных магазинов выставлены экземпляры этой книги с лесом гильотин на кроваво-красной обложке. «Некорректная история Французской революции» – уточняет ее подзаголовок. Рекламный трюк не в силах затушевать истинный смысл труда, но как не огорчаться тому, что подобные тексты все еще могут появляться?
Недавно историк Тимоти Такетт написал, что пользуется «термином “Террор” – с прописной буквы и с определенным артиклем – просто потому, что, как и другие термины – “Ренессанс”, “Промышленная революция”, – он издавна принят почти всеми историками»[7]. Крупный американский историк, изучающий Французскую революцию, не ошибается, вовсе нет. Тем не менее в этой своей работе, претендующей на синтез самых недавних исследований этой темы как во Франции, так и в англоязычных странах, мы хотели бы предложить подход, способный поставить на обсуждение, а то и оспорить это выражение, и говорить уже о «терроре», а не о Терроре, чтобы уйти от последнего в пользу других смыслов самого понятия и, главное, иных возможностей анализа тех событий.
Это ни в коей мере не говорит о нашем желании приуменьшить или смягчить восприятие насилия революционного периода, находя для него оправдания или вводя – в духе сегодняшнего дня – доминировавшее некогда понятие «обстоятельств», будто бы принуждавших революционеров прибегать к «террору» ради выживания Республики. И все же, отчасти рискуя отойти от историографических представлений, питающихся идеологической полемикой и исторической наукой (где Террор понимается как матрица тоталитарных режимов XX века), мы считаем фундаментально важным начать наше исследование с так называемого Термидора, а не с гипотетической даты предполагаемого отсчета эпохи Террора и не с его более-менее отдаленных истоков.
Дело в том, что в конце термидора и во фрюктидоре II года (конец июля – середина сентября 1794 года) победители Робеспьера распространяют мстительные тексты, имеющие целью заклеймить позором поверженное «чудовище», а также снять с Национального конвента коллективную ответственность за законы, позволившие прибегнуть к суровым мерам против его противников. Так зарождается представление о «системе» или «политике», якобы развязавшей «террор»: вся вина взваливается на Робеспьера и его соратников, а весь «инцидент» объявляется исчерпанным с его устранением в Термидоре. Не довольствуясь этой амнистией для самих себя, они утверждают, что «террору» наступил конец, хотя продолжают пользоваться механизмами чрезвычайной политики, постепенно учреждавшейся в 1793 году и названной в октябре того же года «революционным правительством», прибегая в том числе к репрессиям и к государственному насилию.
Тезис о конце Террора после 9–10 термидора долго преобладал в историографии, умаляя рикошетом насилие III года и Директории, а также подталкивая историков к поиску одной даты или серии дат, с которых можно