для глаз. Джи критически оглядела мой образ и протянула блеск:
– Умница. Слушай, с тобой точно все в порядке?
– О чем ты? – я пристально посмотрела в голубые глаза, казавшиеся прозрачными в неоновых всполохах света от вывески клуба. Зелёный. Бирюзовый. Жёлтый.
– Когда я подъехала, ты стояла в кафе с таким видом, будто увидела привидение. Я даже испугалась, вдруг тебя удар хватил…
– Со мной все в порядке, – я поцеловала её в щеку, смазав блеск. – Правда.
Мы улыбнулись охраннику на входе и зашли, оставив позади очередь. «Давилка» как всегда казалась большим пульсирующим сердцем. Клуб был оформлен в лучших традициях фильмов ужасов: с тёмного потолка свисали толстые цепи с крючьями и без, зловеще подсвеченные прожекторами разных цветов, художественно выщербленные стены жутковато пестрели алыми подтеками и надписями вроде «помогите!». В общем, «Давилка» была потрясающим местом.
– Водки, – сказала я, щёлкнув пальцами перед носом бармена.
– Безалкогольный мохито, – произнесла Джи, и наши заказы как по волшебству появились на стойке.
Я зачарованно смотрела на холодную водку, плескавшуюся в запотевшей стопке. Зелье забвения. То, что нужно. Одним глотком я осушила стопку, и бармен вновь наполнил её. Я опять залпом выпила содержимое и, сморщившись, завизжала.
Джи с любопытством смотрела на меня, потягивая через соломинку свой мохито.
– Все-таки, с тобой что-то не так, – изрекла она, – только я понять не могу, что.
Я прижала палец к губам, весело улыбаясь:
– Хватит проблем. Я хочу отдохнуть!
Толпа танцевала энергично, в едином ритме, похожая на волну, бьющуюся о стены клуба. И я хотела утонуть в ней. Поэтому я просто ворвалась в людской поток, пахнущий потом, сигаретами, жвачкой и духами, встала на одном месте и отдалась музыке. Время от времени меня подхватывали чьи-то руки, касались чужие губы, и я, смеясь, наслаждалась чужими ласками, дарила их в ответ, чтобы кто-то почувствовал себя так же хорошо, как я. Мало-помалу невидимые руки повыдёргивали все занозы из моей души, а алкоголь сыграл роль анестезии.
Кто-то прильнул ко мне сзади, поцеловал в шею. Это было слишком близкое прикосновение, слишком интимное, поэтому я обернулась к подошедшему.
– Натан?
Он улыбнулся, прижал палец к губам. Глаза его маслянисто блестели от счастья и алкоголя, он беззвучно подпевал. Я молча посмотрела ему в глаза.
Взглядом я хотела сказать, что мне все ещё слишком больно после аборта, больно чувствовать себя пустой и бесполезной, страшно жить вот так и одновременно страшно начать жить по-другому. Как объяснить мужчине, по каким законам живёт женщина, какими путями она ищет своё место в этом мире, какими мыслями бывает ведома? Разве он поймёт, что я до смерти желаю любить и быть любимой, но боюсь, что однажды ничего не смогу дать ему в ответ, кроме какого-то призрачного чувства?
Он не понял.
Улыбаясь,