серые глаза, лет двадцати пяти – возраст еще не мужа, но и ребенком точно не назовешь. Поль провел рукой по небритым щекам и небольшой бородке темно-русого цвета. «Ничего, таможня пропустит», – подумал он с усмешкой.
Поль немного нервничал, и его можно было понять. Сегодня предстояла долгая дорога в таинственный и суровый СССР…
Дюваль-младший свои неполных двадцать шесть лет прожил, практически не выезжая из родного города ни на шаг, за редким исключением. Иногда отец, Морис Дюваль, ведущий спортивную колонку в местной газете «Тур Суар», ездил с ним в Париж несколько раз по своим служебным делам. Это было так захватывающе – сидеть на переднем сиденье новенького «Рено» и наслаждаться калейдоскопом картинок в лобовом стекле. Отец был горд сознанием того, что открывает сыну новый мир, Поль был горд тем же обстоятельством. Между собой у них были, практически, дружеские отношения, хотя Поль больше тянулся к матери, Катрин Дюваль, хрупкой шатенке, находившейся в разводе со своим мужем уже больше десяти лет. Катрин владела небольшим книжным магазинчиком на набережной Луары, доход от которого позволял ей жить с тех пор самостоятельно и независимо. Матери при рождении дали русское имя Катя по причине того, что она и ее родители тоже были русскими, да и родилась она в СССР в далеком 1932 году. Потом эмиграция в Финляндию вместе с бабушкой Поля, потом Франция, немного позже замужество, а еще чуть позже рождение сына. Вот собственно и всё, что слышал Поль от матери, когда пытался расспросить о её истории. Бабушка давно уже умерла, мать в любых разговорах старалась избегать разговоров о личной жизни, а других источников у Дюваля не было. Поль искренне любил мать и отчетливо понимал, что для нее это непростая тема. Сын старался лишний раз не травмировать Катрин своим любопытством, одновременно надеясь, что когда-нибудь она приоткроет сама завесу тайны своей жизни. Это «когда-нибудь» случилось месяц назад…
Поль родился в Туре и любил свой город, живописно раскинувшийся по обе стороны от Луары. Город французских королей, город замков, столица Франции в течение ста пятидесяти лет, и если бы не Генрих Наваррский, он же Генрих Бурбон, он же Генрих IV, тот самый, кто стал известен благодаря четверке мушкетеров, Эйфелеву башню сконструировали и построили бы в Туре. Чуть позже, в коллеже он гордился тем, что в нем родились Оноре де Бальзак и Франсуа Рабле и тем, что не каждый город в мире может отметить свое второе тысячелетие. Еще чуть позже, после окончания университета, Поль вообще перестал чем-либо гордиться. Река жизни входила в бетонные берега «так должно быть», или «как все», или «тебе надо стремиться к…».
В детстве, вместе с мальчишками он любил посидеть на каменных парапетах Луары, повзрослев, любил затеряться в хаосе узких улочек вокруг площади Плясплюм в каком-нибудь уютном кафе или, устав от пресса бытия, побродить в полуразрушенном монастыре Прюёр-де-Сен-Косме в саду роз. В монастыре давно уже узнавали субтильную фигурку с каштановыми волосами, жидкой бороденкой того же оттенка