это я, Мари, – прошептала она, опускаясь на колени. – Вот и пришла. Прости, что долго не была у тебя.
Слезы выступили на глазах, она проглотила слюну. Ей вспомнилось, как хоронила его здесь. Совсем одна, только Штефан был с ней, шевелился под сердцем. До его появления оставались считанные недели.
– Я принесла тебе горькую весть, – проговорила она сдавленным от подступивших к горлу рыданий голосом. – Пришла сказать, что не уберегла самое дорогое, что осталось памятью о тебе, – нашего сына. Он погиб, – слезы покатились по лицу. Она достала платок, закрыла им глаза. Мгновение помолчала. Потом опустив платок, провела рукой по пожелтевшей осенней траве, покрывавшей могилу.
– Уже четверть века ты спишь здесь. Ты не знаешь, что снова идет война, намного страшнее той, первой, на которой сражался ты. Ты никогда не видел, каким родился наш сын. Каким вырос. Он во всем хотел стать таким, как ты. Он хорошо рисовал и мечтал стать художником, как ты. И стал бы, я уверена. Если бы не погиб. Он хотел быть солдатом, как ты, и я не смогла его убедить остаться со мной. Как когда-то не смогла убедить тебя не ввязываться в восстание, остаться в стороне, переждать. Вы оба были упрямцами. Теперь ты встретишь его там, на небесах. А я… Я останусь здесь, опять одна…
Она залилась слезами, опустив голову. За спиной неожиданно хрустнула ветка. Маренн испуганно обернулась. В тени старого раскидистого каштана она увидела Скорцени. Он стоял, прислонившись плечом к толстому многолетнему стволу дерева, и задумчиво смотрел на нее. В сгущающихся сумерках блеснули его яркие, синие глаза. Она быстро поднялась и подошла к нему.
– Что ты тут делаешь? – спросила гневно. – Я же сказала – хочу побыть здесь одна. Только одна…
Он молчал. С какой-то странной грустью рассматривал залитое слезами лицо. И будто не слышал слов.
– Поехали в отель, – решила она. – Здесь мне больше делать нечего. Ты слышишь?
– Да, конечно, – ответил он.
В молчании они вышли с кладбища. Машина, на которой приехала Маренн, уже уехала обратно. Скорцени отослал ее. Открыв дверцу, он посадил жену в свой автомобиль, и сам сел за руль. До отеля доехали быстро. На протяжении всего пути оба ни проронили ни слова. Когда поднялись в номер, она снова с обидой в голосе спросила его:
– Зачем ты приехал на кладбище? Со мной бы ничего не случилось. Пойми, это мое личное.
– Я это понял, – неожиданно согласился он. – Я это понял давно. Знаешь, Маренн, – он подошел к ней и продолжил, глядя в лицо: – В последнее время я часто думал, почему мы не можем быть вместе. Почему наша жизнь с тобой не складывается так, как хочу я, например, несмотря на все мои старания. Сначала думал, что ты не можешь забыть обиду, тебе внушает отвращение мой мундир, ведь такой же носили Ваген и другие охранники в лагере. Но потом я убедился, ты умна, ты судишь о людях не по мундиру, а по их способностям, по сердцу. Потом я думал, что ты просто не любишь меня. Потому что любишь другого. Вальтера. Но потом я понял, что и это неверно. Ты никого не любишь – ни меня, ни Шелленберга. Просто ты вынуждена поступать так, как поступала ради