увидала меня, затравленной рысью метнулась прочь. А тут как раз лифт… Нажала кнопку вызова и молча смотрит на меня в упор – свирепым таким взором… разве что не шипит! Ясное дело – в охапку её не схвачу (разные весовые категории – скорее она меня через плечо метнёт, даром что фамилия «тонкая»), а бежать вниз по лестнице рискованно – обгоню на лифте и перекрою выход. Ну и засада на стрёме…
Мы стояли друг против друга и молчали. Глупейшее положение! Она всё поняла. Я же испытывала состояние наиотвратительнейшее – как всё-таки как это неприятно охотиться на людей! Даже если это вор и преступник, всё равно неприятно это очень…
Я, пока мы молчали, вспомнила вдруг один эпизод из моей интернатской жизни. Конечно, у нас такого бардака тогда не было. Но кражи (большей частью, одежды) всё же иногда происходили. И вот однажды из шкафчиков в спальном корпусе было украдено несколько кофт и лыжные брюки. Бывших у нас ещё не завелось, потому что интернаты только-только открывались. Одновременно пропала девочка из нашего отряда – такое и тогда случалось – скорее всего, она убежала домой.
Тут же сколотили поисковый отряд, в который попала и я (назначили тех, кто хорошо учился, потому что нужно было ехать за город на электричке, занятие на целый день – пропускалась школа и самоподготовка). Вот с утра мы и отправились по адресу предполагаемой воровки. Дело было зимой, стояла лютая стужа, и мы страшно замерзли, пока блуждали по посёлку в поисках нужного адреса. Наконец, пришли. Девочки там не оказалось (она, как потом выяснилось, была в это время у бабушки), но нам было предписано «проверить дом» – нет ли там краденых вещей. Мама девочки открыла шкаф и сундук, и пока мы там ковырялись, она быстро поставила сушить нашу промокшую обувь и даже успела испечь в духовке кекс с изюмом…
Это кекс меня совершенно добил!
К счастью, мы никаких краденых вещей там не нашли. Кто знает, может она их спроворила к бабушке, а может, и вообще ничего не украла…
Но мама этой девочки, её забота о нас, доброта в глазах, и этот кекс!!!
Нет, это было ужасно: мы пришли, чтобы причинить ей боль, а она… стала искренне заботиться о нас!
…Я помню её и по сей день – простую, усталую, с добрыми, лучистыми глазами… И намека нет на страх, злобу, и ни слова о том, что «у нас ничего вашего нет» и всё такое. Просто сказала: ищите вот… а я пока вам покушать что-нибудь придумаю. Помню её кекс всю свою жизнь – только стыд и ужас вызывает это воспоминание…
… Итак, мы с Олей стоим и смотрим друг на друга.
Олино лицо, злобное и жалкое, было обращено ко мне немым вопросом. И то, что творилось в её душе в этот момент, было мне не только недоступно, но и крайне нежелательно для понимания.
Я боялась её в эти минуты. Нет, не потому, что она могла меня ударить, оскорбить или сделать ещё что-либо плохое… – хотя, по виду, она на это была вполне способна Нет. Это было совсем другое… Но мне было действительно тяжело находиться в положении человека, который понимает,