собственно, по какому вопросу?
– Я Катя, Валентина Анатольевна предупреждала о моем приходе.
– Ах да… Ну заходи, раз пришла.
Женщина посторонилась и жестом указала одну из дверей.
На мгновение Катя замешкалась, но потом взяла себя в руки и решительно направилась в полутемную комнату. На улице светило солнце, но тяжелые гардины были плотно задернуты, чтобы ни один луч не нарушил леденящий душу мрак этого помещения. Время от времени из глубины комнаты доносились чьи-то жалобные стоны и тихое бормотание. Неприятный холодок пробежал по спине – единственным желанием сейчас было как можно скорее бежать из этого угрюмого места и никогда больше не возвращаться. Но мысль о том, что, возможно, это единственный шанс докопаться до истины, удержала девочку. Набравшись храбрости, с бешено колотящимся сердцем Катя на цыпочках двинулась вперед.
На большой старинной кровати под пологом среди сбитых одеял и подушек виднелась маленькая, высохшая фигурка. Она не подавала ни малейших признаков жизни, но стоило гостье приблизиться, как резко дернулась и намертво вцепилась в Катину руку.
– Ты!
Девочка побледнела, и ей стоило больших усилий, чтобы совладать с собой и не заорать во весь голос.
– Здравствуйте, Таисия Павловна…
Но женщина в постели, казалось, не слышала приветствия и не сводила с Катиного лица жадных глаз.
– Пришла все-таки! Ведьма! Я знала, что когда-нибудь тебя увижу!
Девочка опешила – она ожидала чего угодно, но только не такого обращения.
– Послушайте, я не ведьма, меня Катя зовут…
– Не ври мне! Я тебя сразу узнала, у тебя ее глаза! О, я их вовек не забуду…
Катю била мелкая дрожь. Конечно, Валентина Анатольевна предупреждала, что нянечка не в себе, но одно дело знать, а другое – находиться совсем рядом и чувствовать на себе ее обжигающий кожу взгляд.
– Таисия Павловна, я хотела Вас кое о чем спросить…
Неожиданно тело женщины затряслось, и к своему немалому изумлению девочка увидела, как по худым бледным щекам больной покатились слезы.
– Ну прости ты меня, слышишь, прости! Посмотри – разве я мало страдаю, разве не искупила свой грех?! Сжалься над бедной старухой, заклинаю!
– Не понимаю, о чем вы говорите, – пролепетала полумертвая от страха Катя и хотела было броситься прочь, как вдруг голос женщины пригвоздил ее к месту.
– Я знаю, ты ее дочь.
Катя круто развернулась и горящими глазами впилась в белевшую на постели изможденную фигуру.
– Что вы сказали?
– Все помню, слышишь, каждый жест, каждый взгляд. Ее тогда скорая привезла, как раз мое дежурство было, – голодную, испуганную, оборванную. Маленький, затравленный зверек, одно слово. Я к ней и так, и сяк, а она молчит, жмется, одни только глазищи сверкают. Лишь однажды взгляд потеплел, когда тебя первый раз увидела…
Катя почувствовала, как ноги слабеют, и она была вынуждена схватиться за кровать.
– Этого