я еще не убрал, – ответил я и продолжал медленно направляться в сторону своей комнаты. – Но собираюсь это сделать в течение пятнадцати минут.
Теперь ее мысли занимали сгоревшие оладьи и незаправленная кровать. Я убежал в комнату, чтобы заправить постель, похрустеть хлопьями с молоком, но самое главное – написать список. И как это отец мог терпеть вчера целый световой день и даже ночь, чтобы сказать нам об этом? Его что, утреннее выбивание ковра простимулировало или сосед Коля?
Я несколько раз бегал из своей комнаты на кухню – за тарелкой, за ложкой и наконец оказался перед тарелкой молока, в которую должен был насыпать хлопьев. Все делали наоборот – сначала хлопья, потом молоко. Я любил иначе.
Мне удалось подслушать разговор родителей. Предпочитаю получать информацию из первых уст, не дожидаясь, пока та домчится до меня телеграфом.
– Там таких специалистов, как ты, днем с огнем не отыщешь. Да тебя с руками оторвут, – говорил папа. Он даже не уговаривал, а просто делился новостями.
– Не надо меня калечить, – парировала мама, но делала это скорее из-за осадка, который образовался в результате последней новости. Осадок постепенно рассеивался.
– Не буду, и они не будут. Просто будут платить доллары, и оплата по их меркам раза в четыре больше… и это только поначалу.
Ладно, папа умеет уговаривать маму. Не надо ему, главное, мешать. Я вернулся в комнату, взял бумажный пакет, разорвал основание по верху и начал сыпать содержимое в тарелку. Образовался небольшой холмик из темно-желтых пшеничных хлопьев, я налил молока из треугольного пакета, грустно посмотрел на пуговички и торпеды, взял ложку, немного размешал и стал делать первые шаги к насыщению.
– Как вкусно, – услышал я.
Глава 5
Кто такой театр, и почему отключается электричество
Я люблю театр с позиции ребенка. А что такое театр с позиции ребенка? Это, во-первых, удивление. Удивление всему происходящему. Во-вторых, возможность уйти от реальности.
Когда я впервые услышал это слово «театр», оно показалось мне непонятным. Тогда я спросил отца, а что такое этот «театр». Папа встал посреди комнаты, надел на голову майку, которая была нем, опустил голову и другим голосом забурчал: «Король орел, орел король». После этого начал ходить, как динозавр. Шел на меня и издавал какие-то звуки вперемешку со скороговоркой. У него получалось так: «Карул я-я-ял, а-а-ал ка-а-ал». Получилось реалистично, и я поверил так, что спрятал голову под подушку и попросил отца остановиться. Мама же игриво его шлепнула и отправила провинившегося в угол. Тот, опустив голову, в позе удрученного динозавра отправился за дверь, где располагался один из четырех углов комнаты. Простояв там секунд десять-пятнадцать, он бесшумно вышел, на цыпочках подошел ко мне, положил голову на колени и замяукал, видимо, чтобы я его простил. В тот момент я очень верил ему и не мог не простить. Еще в тот день отключили электричество во всем доме.
Итак, что у нас получается: сначала папины метаморфозы, потом мамино воспитание и, наконец, выключенный свет. Вот ты, оказывается,