ой улице усталой походкой шагал средних лет мужчина, голова которого была повязана рубашкой, спасавшей от беспощадного солнца. С плеча свисал самодельный плотницкий ящик, из которого торчали ручки топора и ножовки. Кривизне улицы он не удивлялся, понимая, что архитекторов здесь никогда не было, и люди строили свои дома, исходя из каких-то им одним известных соображений. И только после строительства стали протаптывать тропинки к соседям, которые постепенно и превратились в такую кривую улицу. Мужчина явно устал и испытывал жажду. Проходя мимо очередного забора, он увидел копавшуюся в столь неурочный час в огороде женщину. Женщина пропалывала картошку, склонив голову к земле, и не обращала на него никакого внимания. Мужчина остановился, поставил свою ношу на землю, и, положив руки на частокол, стал наблюдать. Постояв так несколько минут, и, не дождавшись, что его заметят, произнёс:
– Бог в помощь, хозяйка!
– Спаси Господи! – ответила женщина, разгибая спину.
– Водичкой не угостишь? – спросил мужчина, добавив, – совсем сомлел.
Защищаясь от слепящего солнца, женщина подняла козырьком ладонь, несколько мгновений смотрела на незнакомца, и только затем отозвалась:
– Чего ж не угостить? Угощу, – согласились она и, спустив заткнутый за пояс подол платья, пошла в дом. Через минуту вернулась, неся в руке литровый алюминиевый ковш, доверху наполненный водой. Подойдя к забору, молча передала его мужчине. Взяв ковш в обе ладони, мужчина припал к нему и долго и неспешно наслаждался прохладной влагой, останавливаясь только для того, чтобы на мгновение перевести дух. Опустошив ковш, с удовлетворением выдохнул и протянул пустую посудину хозяйке.
– Много ли человеку нужно для счастья? – спросил вместо благодарности.
– Ты чей будешь-то, счастливый? Что-то не припомню тебя,– внимательно разглядывая пришельца, спросила женщина.
– А, ничей. Не местный я, – ответил мужчина, растирая по груди упавшие капли воды.
– Да вижу, что не местный. А к нам чего занесло?
– Роботу ищу. Плотник я, – пояснил пришелец, – Кому баньку поставить, кому крышу починить. Сама знаешь, как сейчас с работой.
– Да, уж. С работой сейчас…, – понимающе кивнула женщина, – У нас тоже вон совхоз разваливается. Совсем на ладан дышит. В прошлом году было почитай триста коров, а нынче уже и сотни нет. Кормов прошлым летом не заготовили, так пришлось на убой две сотни отправлять. Да и тех, что остались, едва голодом не поморили. Как мучились бедные, не приведи Господь, – горестно покачала головой женщина.
– А чего ж не заготовили?
– Да как заготавливать-то? C техникой сейчас совсем беда. Вся на приколе стоит. Ни запчастей, ни денег. За молоко-то копейки платят. Не работа, а слёзы одни. О чём только эти начальники думают?
– Как о чём? О себе и думают, о чём же ещё? Своя рубашка, она, сама знаешь, ближе к телу.
– Что правда, то правда, – согласилась женщина.
– Тебя как величать-то красавица? – спросил вдруг мужик.
– Нашёл красавицу, – зардевшись, отозвалась женщина, но всё-таки ответила, уже с интересом посмотрев на мужчину, – Надеждой.
– А меня, Василием, – так же просто сказал мужик. – Вот и будем знакомы. А то разговариваем, как не родные.
– Какие же мы с тобой родные? – удивилась Надежда.
– Как это какие? – в свою очередь удивился Василий. – Живём мы с тобой в одной стране? В одной. В одной республике? В одной. В одном районе? В одном. Так как же, скажи на милость, люди, проживающие в одной стране, в одной республике, а, тем более, в одном районе могут быть друг другу не родными?
– Ещё как могут, – горько отозвалась Надежда, – В одной семье могут, не то, что в одной стране.
– Кто ж тебя так обидел, милая, что ты на весь свет осерчала? Муж, что ли? – участливо спросил Василий.
– Да никто меня не обижал. И мужа у меня нет, – понурив голову, ответила Надежда.
– Как это мужа нет? – удивился Василий. – Вроде и лет тебе не пятнадцать, и не калека, и собой хороша. Сбежал, что ли?
– Да кому сбегать-то? – с надрывом в голосе спросила Надежда. – Ты посмотри на нонешних мужиков. Кому такие нужны? С утра до рассвета хлещут и хлещут, хлещут и хлещут. И откуда только деньги берут ироды, ума не приложу? В бутылке их посели, там бы, кажись, и жили. Одного я никак не пойму, как это, вдруг, в одночасье, из нормальных людей они превратились в такое непотребство? Всех ведь с детства знаю. Люди как люди были, а ноне? Будто всех разом кто-то сглазил. Чума какая-то, -заключила она. Затем, не дождавшись реакции Василия, продолжила:
– У меня маманя последние годы до самой смерти так и не заикалась про замужество. По ночам только плакала, жалела меня. А так, вслух, до самой смерти, ни разу и не посетовала, что я не замужем. Вот и я не жалею. Лучше уж одной весь век прожить, чем абы с каким алкашом. Оно мне надо? Чтоб я какого-нибудь засранца кормила-поила, а он бы меня за это материл, смертным боем бил, да с детьми на улицу в мороз выгонял? Ну, уж нет. Уж лучше одной весь век прожить, чем эдак.
– Зря