палец, потом повела голову влево, глаза ее вдруг блеснули, и кулак ударил в ладонь звонко и радостно:
– За ковром!
– Конечно! Морвоказ – наоборот: за ковром.
А потом мы ели. И я с огромным аппетитом уплетал черный хлеб, толстокожие сладкие помидоры с майонезом и косые ломти колбасы, блестящие и полупрозрачные, как копченый лосось. Вначале я был так возбужден, что ел механически, но потом такая вкуснотища образовалась во рту, что я даже говорить перестал и только наслаждался, отхватывая зубами здоровые куски хлеба, разевал рот пошире и толкал следом за хлебом половинки малиновых помидоров, на которые выдавливал горки густого майонеза…
Норд тоже не щадила себя, и тяжелая пища среди ночи ей доставляла не меньшее удовольствие, чем мне.
– Но что же там – за ковром? – спросила она, когда на столе почти ничего не осталось.
Вопрос был задан вообще. Она скорее себя спрашивала, чем меня, но я тоже думал об этом же и потому сказал:
– Ничего. Я же говорил, что уже поднимал его, искал дверь.
– А ее там и быть не может. Вы давно живете в этом доме, не раз делали ремонт… Неужели не заметили бы?
– Она могла появиться недавно.
– Откуда?
– Я думаю, что это не простая дверь. Наверное, у меня в комнате образовалась аномальная зона. Ты что не слышала, что бывает, когда образуются аномальные зоны? Там все на уши встает.
Норд кивнула. Я не понял, что она этим хотела сказать: соглашалась с тем, что в аномальных зонах все на уши встает, или подтверждала то, что слышала о таких зонах.
– Давно у вас этот ковер? – спросила она.
Я задумался. Сколько я себя помнил, столько и ковер висел на стене.
– Давно. Это старинный ковер. Отец купил его когда-то на базаре в Самарканде. На него даже пыль не садится.
– Как это?
– Отец говорит, что раньше люди тоже знали разные тайны и уж тайну антистатика – точно. Обработали чем-то, вот пыль и отталкивается. Обычное электричество.
– Обычное?
Меня вдруг осенило:
– А что если… Что если меня разыгрывают?
– Кто?
– Кто. Предки. Воспитывают.
И не дав ей возразить, стал развивать мысль:
– Прикинулись, что не видят меня и не слышат… мать частенько говорит: «Он нас не слышит». Вот и мне решили устроить…
– А тетка-Вурдалачка?
– Мать переоделась. Она в юности мечтала в театре играть. Вот и попрактиковалась.
– Нет, – подумав, сказала Норд. – Они бы так не сделали. А если бы у тебя шифер с крыши понесло с перепугу? Онемел бы или заикаться стал? То не слышишь их, а тут бы еще и сказать ничего не мог. Смотрел бы как собака и хвостом вилял.
Но я хотел, чтобы все это было только розыгрышем, и гнул свое:
– Вот пойдем сейчас и прямо спросим. Или концерт какой-нибудь закатим… Я стану из себя припадочного изображать, а ты скажешь: «Довели?»
Норд отмахнулась от моей идеи. И добавила:
– А книгой ты себя во время припадка по голове бить будешь?
Книга!
– Ну и что, что