удалось его видеть. Свидание это происходило около 4 часов дня. В это время штабу подали чай. Во всю длину залы был накрыт огромный стол, который почти сплошь обсели чины штаба, в том числе масса чиновников: казначейских, почтовых и прочих. Епанчин сел в конце стола, посадив меня рядом с собою, говорил без устали. Еще здесь до начала кампании он был чрезвычайно нервен и возбужден. А через несколько дней это состояние дошло до высокого напряжения, так что, по словам крайне сдержанного и хладнокровного Чагина, с ним было очень трудно иметь дело.
Переход дивизии в район к северо-западу от Волковышек
Было получено распоряжение, чтобы 3 августа утром дивизии перейти в район к северо-западу от Волковышек. Сведений о противнике и о соседних войсках никаких не было. По слухам знали, что между ст[анцией] Вержболово и м[естечком] Эйдкунен происходят бои Волжского полка[50]и нашей кавалерии с немцами, но больше ничего. Дивизия расположилась двумя группами: Северная, под начальством генерала Гандурина, в составе: 113-й полк и 1 батарея 29-й артиллерийской бригады, и Южная, генерала Орла, в составе: 114-й и 115-й полки и остальной артиллерии.
116-й пехотный Малоярославский полк[51] оставался в крепости Усть-Двинск[52], а равно по одной роте от каждого полка, а от 113-го полка две оставлены были в тылу для охраны ж[елезной] д[ороги] и, невзирая на все ходатайства, присоединились к своим полкам только в конце октября и в половине ноября, когда заканчивалось второе наступление в Восточной Пруссии. Оказалось, что прибывшим им на смену ратникам не доверяли, и поэтому роты дивизии задерживали всеми способами сколь возможно дольше. Погода 3 августа была превосходная, и я проехал в автомобиле по шоссе на Владиславов[53], с которого свернул в расположение 113-го полка, где повидал генерал-майора Гандурина и предупредил его, что он будет наступать отдельной колонной. На обратном пути бывший со мною Ефимов страшно боялся, чтобы нас не захватили немецкие разъезды. Но это не было суждено, и мы благополучно прибыли на ж[елезно]д[орожную] станцию Волковышки, куда в это время привезли из Вержболова раненых гвардейской кавалерии. Пришлось искать место для размещения штаба. Оказалось, что на перекрестке шоссе из Владиславова и жел. дорогой была фабрика, в лучшем доме которой был устроен лазарет и лежали раненые офицеры гвардейской кавалерии. Но верхний этаж одного служебного дома был свободен, и мы его заняли. Весь двор был завален какими-то железными предметами, и его пришлось расчистить. Занятое нами помещение представляло квартиру какого-то служащего, по происхождению немецкого подданного, который, говорят, за два дня до мобилизации незаметно исчез и бросил все свое имущество, в числе которого было много всякой одежды. В квартире, видно, хозяйничали, все было разбросано. Офицеры же штаба были в такой ярости, что это немецкое имущество начали все истреблять. Удивительный это у нас психоз, даже у людей интеллигентных, как только увидят что-нибудь, принадлежащее неприятелю, так тотчас надо истреблять. Ну, положим,