произойдет. Но я скажу – все гораздо проще: я не могу произнести вслух слово «Виноград», потому что трушу и боюсь разрушить статус-кво.
– Что за чушь, Уилла? – отвечает Шон на слишком высокой ноте. – Ты не хочешь ребенка, потому что я увлекся гольфом? Что все это значит? Мы решили завести ребенка. Мы договорились, что заведем его сейчас. Это часть нашего плана!
– Ну раз это часть плана, тогда, конечно, давай сейчас же заведем ребенка! А лучше близнецов! – от пранаямы никакой пользы. Оргазм? В самом деле? Нет уж, далай-лама, я не куплюсь на твои разводки.
Дверь гостевой комнаты открывается, и выплывает Никки – на голове настоящее воронье гнездо, тощие ноги нелепо торчат из семейных трусов.
– Что за хрень у вас творится, ребята?
– Нельзя говорить «хрень», – замечаю я. Он пожимает плечами.
– Это мне? – вопрошает он, заметив тарелку с яичницей. Шон кивает, и парнишка, усевшись на стул, снимает пленку и начинает копаться в тарелке. Шон понимает – это его шанс уклониться от разговора со мной.
– Звонила твоя мама… нам надо кое-что обсудить, чувак.
По-моему, Шон впервые на моей памяти назвал кого-то чуваком. Надеюсь, он понимает, каким идиотом выглядит со стороны. Я тут же злюсь на себя за эти мысли и стараюсь раз и навсегда выбросить их из головы; не хватало еще думать, что мой муж выглядит идиотом, не хватало вообще видеть в нем идиота.
– Валяй, фиг с ним, – говорит Никки.
– Фиг с ним, – говорю я.
– Фиг с ним, – повторяет Шон; это совсем не тот белый флаг, который я надеялась увидеть.
Я хватаю сумочку и бегу в коридор, потом к двери. Она хлопает за моей спиной, щелкает задвижка, и вот я уже жду, когда придет лифт и заберет меня отсюда, но вместе с тем пытаюсь набраться смелости, чтобы вернуться и попросить прощения. Считаю про себя до двадцати.
Если лифт придет раньше, чем я успею досчитать, я поеду к Ванессе. Если нет – вернусь домой.
Я не успеваю дойти даже до одиннадцати. Дверь открывается, и я вхожу в лифт. Вселенная дала мне знак. Я просто ее слушаюсь.
Таксист высаживает меня как раз у Бруклинского моста, на котором висит огромный баннер: «Рискни изменить свою жизнь». Жирные ярко-красные буквы смотрят на меня как неизбежность; пешеходы останавливаются, глазеют и, может быть, думают, смогут ли они рискнуть и начать новую жизнь. Возможно, все так просто, и девушка слева подумает – рискну! – и наконец встретит парня, который перезвонит ей после секса. Может быть, это ответ на все вопросы, и толстый парень рядом с девушкой подумает – рискну! – и перестанет уплетать эклеры после полуночи, и сбросит десять килограммов, которые, по его мнению, мешают ему жить.
Я всматриваюсь и тут же вижу Ванессу, готовую к прыжку. Она немного медлит, и я знаю – она старается побороть страх; потом закрывает глаза, считает до трех и бросается вниз. Я слышу ее визг, а потом вопль: «Черт возьми, это офигенно!» Я смотрю, как она летит, парит, плывет вниз. Толпа взрывается нестройными аплодисментами, Ванесса в ответ поднимает вверх кулак. Потом дергается