же должен был заплатить! – спохватывается Варя.
– Я забыл, – отвечает Саймон.
– Не заслужила она наших денег. – Дэниэл стоит на тротуаре, руки в боки. – Пошли!
Домой они возвращаются молча. Варя чувствует себя всем чужой, никогда раньше такого не было. За ужином она ковыряет говяжью грудинку, а Саймон и вовсе к еде не притрагивается.
– Что случилось, сынок? – беспокоится Герти.
– Есть не хочется.
– Почему?
Саймон пожимает плечами. Его льняные кудри при электрическом свете кажутся белоснежными.
– Ешь без капризов, что приготовила мать, – велит Шауль.
Но Саймон ни в какую – сидит, подложив под себя ладони.
– Да что же такое, м-м? – кудахчет Герти, вскинув бровь. – Стряпня моя не нравится?
– Не трогайте его. – Клара треплет Саймона по макушке, но тот отшатывается, со скрипом отодвинув стул.
– Ненавижу вас! – Он вскакивает. – Ненавижу, всех ненавижу!
– Саймон. – Шауль тоже встаёт из-за стола. Он в костюме, недавно пришёл с работы. Волосы у него необычного оттенка – светлее, чем у Герти, с рыжинкой. – Нельзя так разговаривать с родными.
Роль строгого отца ему несвойственна. Дисциплину в семье поддерживает Герти, но на этот раз она молчит, разинув рот.
– А я разговариваю! – кричит Саймон. На лице у него застыло изумление.
Часть первая
Будешь танцевать, малыш
1978–1982. Саймон
Когда умирает Шауль, Саймон сидит на уроке физики, рисует концентрические круги, призванные изображать электронную оболочку атома, и сам не понимает, что они означают. Саймону, с его дислексией и витанием в облаках, учёба никогда не давалась, и что такое электронная оболочка – зачем эти орбиты электронов вокруг ядра атома, – он не улавливает. В этот самый миг его отец хватается за сердце посреди пешеходного перехода на Брум-стрит. Сигналит и останавливается такси. Шауль падает на колени, от сердца отхлынула кровь. Смерть его представляется Саймону столь же бессмысленной, как переход электронов от атома к атому: раз – и нет.
Из колледжа Вассара приезжает Варя, из Бингемтонского университета – Дэниэл. Оба в полном недоумении. Да, Шаулю приходилось нелегко, но худшие времена для Нью-Йорка – финансовый кризис, перебои с электричеством – наконец позади. Профсоюзы спасли город от банкротства, и жизнь налаживается. В больнице Варя спрашивает о последних минутах отца. Страдал ли он? Совсем недолго, отвечает медсестра. Он что-нибудь говорил? Никто не слышал. Жену и детей, привычных к его молчанию, этим не удивишь, и всё же Саймона будто обокрали, лишили воспоминаний об отце, таком же безмолвном в последние мгновения, как и всю жизнь.
Следующий день приходится на шаббат, поэтому хоронят Шауля в воскресенье. Встречаются в синагоге Тиферет Исраэль, где Шауль был прихожанином и жертвователем. У входа рабби Хаим протягивает каждому из Голдов пару ножниц для криа[9].
– Нет, не буду, – упирается Герти,