неизбежна. Берегитесь ее…
Сказано это было строго, искренно, значительно. Я чувствовал, что сосед мой к Чрезвычайке относится если не со страхом, то, во всяком случае, с должной осторожностью.
Мой первый красный знакомый не был похож на тех красных, о которых я слышал и дело рук которых видел во время двухлетнего похода.
В палате лежал еще один красный – донской казак, буденовец, здоровый, молчаливый детина. Несколько дней никто от него не слышал ни слова, но вскоре услышали.
В палате у некоторых больных хранились тайком под матрацами и подушками вещи. Это запрещалось. Еще более запрещалось таить оружие. Об этом нас предупредили красные еще в первый день своего появления.
– У кого хранится оружие в палате, должен немедленно сдать таковое. Кто не сдаст – будет расстрелян на месте!
И что же: у одного больного кубанца под подушкой оказался кинжал, фамильный кинжал. Буденовец это заметил, как зверь бросился к кровати кубанца, выхватил кинжал и закричал:
– Белогвардеец, сукин сын! Расстрелять! Сестра, зови комиссара.
Поднялся переполох, не обещавший ничего хорошего.
– Зови сюда комиссара! – кричал буденовец. – Вы все тут сволочи!
Кончилось дело благополучно. Кинжал вызванный комиссар отнял, и только сорокоградусная температура кубанца и его невменяемость спасли его от… может быть, расстрела. Нас комиссар предупредил, что, если только еще раз повторится подобный случай, расстрела не миновать.
– Следите друг за другом. Отвечать будет вся палата.
– Я вас, супчиков, знаю, – не унимался буденовец. – Ждете, что восстание будет… Если и будет – так пикнуть тут не успеете… Сам всех перережу.
У буденовца болезнь осложнялась. У него было настолько обморожено лицо, что нос отвалился. Начиналась гангрена головы. Чувствуя близкий конец, буденовец стал проявлять признаки большого беспокойства за что-то хранившееся у него под подушкой. Он часто вынимал это «что-то», бредил им. Сестра, видя, что «что-то» беспокоит больного, решила убрать от него предмет беспокойства. Этот предмет оказался сумкой с бриллиантами, золотом, жемчугом.
Если бы вещи умели говорить, они поведали бы миру свою кровавую историю.
Через несколько дней к нам в палату поступил еще один больной, за которым особенно ухаживали все, начиная от доктора и кончая сиделкой. Знаки внимания ему оказывал сам лазаретный комиссар. Этот высокий больной был комиссаром торговли и промышленности Сибири.
– Вы сибиряк? – спросил я как-то его.
– Нет, я петербуржец. Недавно только получил назначение в Сибирь. Как только поправлюсь – поеду.
– А я долго живал в Сибири. Интересный край, самобытный, богатый вообще, а еще больше своими экономическими особенностями. Вам трудно будет там комиссарствовать. Сибирь нужно знать.
– Мне сейчас подбирают литературу о Сибири. Я готовлюсь к работе. А потом сибирские особенности, как вы говорите, не страшны. В Сибири должна быть та же экономическая