что основными приемами овладел, словно предстояла не драка, а всего лишь потеха. На робких такая готовность померяться силами действовала пострашнее угроз. Проверено было не однажды, еще в городе.
– Чур, не лягаться! Если лягнешь, так отделаю, что родной отец не узнает, – на всякий случай предупредил Сашка.
– Йой! – выдохнул в ответ Тимоха, словно боевой клич, хоть в переводе с японского это означало всего лишь: «Приготовиться». Следом преподаватель произносил: «Хадзиме» – начали. Очень звучно у него получалось, как выстрел, от которого обмирала душа. Тимоха так и выкрикнул вдохновенно:
– Хадзиме!
– Чего-чего? – ошалело переспросил Сашка, и тотчас пропустил два резких тычка. Отскочив назад, он вжикнул по носу рукавом – крови не было. – Так, да?.. Ну, держись, япошка!
От нового удара он уклонился нырком и без всяких ухищрений закатил сбоку затрещину.
Поднявшись с мокрой травы, Тимоха встряхнул головой. Чудная она была, как будто птички чирикали в ухе… Он ловко отбил один наскок за другим, успел дать сдачи и снова чуть не упал от встречного выпада. Ну и рычаги у Рыжего!
Все же Тимоха нашел в себе силы улыбнуться, показывая, что вовсе ему не больно. Вперед больше не лез, но, пригнувшись, стал ждать мгновенья, когда…
– Не наелся еще? – по-своему истолковал такую паузу Сашка.
– Ну, нарвись, нарвись…
– И что будет?
– Слабо, да?
Сашка сделал ложный выпад, уверенный в том, что Тимоха отскочит. И вдруг почувствовал, как ноги отделились от земли, а сам он летит, вытянув руки, навстречу влажной траве.
Хорошо потолковали. И теперь стояли друг против друга, тяжело, с присвистом сопя. Штаны и рубахи у обоих лоснились грязными пятнами. Тимохино ухо светилось фонарем. Под глазом созревала голубоватая гуля. На Сашкином лбу тоже припухла ссадина.
Глядя на плотно сжатые губы одноклассника, Сашка подумал, что хоть верх и остался за ним, но ничего он этой дракой не добился. Наверняка расскажет Тимоха про все, что было сегодня, своему дружку Орке, а тот – кому-то еще. И пойдет гулять молва по поселку, пока не добредет до бабки Гамовой. А уж та поднимет гвалт на всю округу: «Ишь, куда запрятали девку!»
Выдрав из волос клок травы, Сашка сказал:
– Дурак ты был, дураком и остался.
– Сам-то…
– Ты хоть знаешь, что за девчонка?.. Ей, может, и года жить не осталось.
– Как это? – опешил Тимоха.
То, что он услышал от Сашки, заставило его забыть даже про гулю – назревающий синячище.
Дед Агей – дядя Сашкиной матери – издавна жил в Кругосветке. Когда вырубили вокруг строевой лес и работы не стало, уехал во Владивосток, к сыну. А тот завербовался и улетел с женой на Колыму. Дочь, Олю, не взяли с собой, оставили с родителями матери. Вскоре девчонка заболела. И кололи ее и просвечивали, и пичкали разными микстурами, а она все худела и худела. И тогда, не поверив врачам, дед Агей…
– Не поверил врачам? – изумился Тимоха.
– Ага! С дедом самим было такое. Вдруг усыхать стал, а отчего – неизвестно. Совсем доходягой