открывались такие виды, которые будучи даже в красивейшем Житомире Ян видел во сне. И вот они вышли из дома:
– Помните, пани, то побережье, где мы с вами уже были, когда были детьми, – чувствуя необходимость начать диалог, сказал Маскевич младший. Хотя его клонило в сон, а не к светским беседам. Но он как приличный молодой человек подал руку девушке и повернул к ней голову, дожидаясь ответа.
– Очень смутно, – спокойно ответила Марта. – Помню, что там паслись большие и страшные коровы. И вы с крестьянской девочкой дразнили их, за хвосты дергали, я боялась, что вы их рассердите и они забодают нас. Папенька говорил, что коровы могут забодать.
– И он прав, – улыбнувшись наивности этой умной девушке в таком вопросе, – хорошие были времена. Вы ведь теперь не боитесь?
– Я с тех пор их близко не видела, но вы, пан, все равно меня защитите, проше,12 – и Марта подняла на него свои темно-голубые глаза с выражением искренней просьбы.
– Не сомневайтесь, пани, – из приличия сказал он. У него в голове мелькнула забавная картинка, как эта холеная паночка будет охать и подпрыгивать, убегая от «злых» коров в своих беленьких туфельках. Он даже поругал себя за такие жестокие мысли, но это зрелище его бы по-настоящему повеселило, да и Настасю тоже…
Некоторые знакомые крестьяне не боялись приветствовать князя, он отвечал тем же. Беленькие туфельки все же пострадали, сельская улочка была довольно запыленной. И Марта все сетовала на такое досадное для нее обстоятельство. Ян бы рад помочь, но как? На руках не понесешь, это не прилично, а бричку они не брали. Они поговорили еще на какие-то незначительные темы: про гимназию и домашнее обучение Марты, про латынь и литературу.
Уже на берегу Марта пожаловалась на усталость и не захотела идти дальше вдоль берега. Она предпочла пособирать полевые цветы, а Ян в это время устроился поудобнее возле крутого спуска к реке. Ни души не было кругом, только птицы щебетали в высокой траве и гоготание гусей доносилось с другого берега. Он давно просто так не гулял по родным местам. Когда он уезжал ему не было тоскливо, маленький Ян предвкушал свободу, знакомство с новыми друзьями и новыми знаниями. Его очень увлекали естественные науки. Первый раз он почувствовал тоску по родине почти сразу, как приехал в гимназию, но отец советовал ему не плакать, даже если очень грустно. подарил сыну свои четки и сказал: «когда будет грустно, помолись, как тебя духовник учил». А мать со слезами на глазах отдала ему новенький платочек с его инициалами, вышитыми ей самой, и поцеловала в лоб. Конечно, они еще пару сундуков загрузили в экипаж сына, но эти маленькие вещицы хранятся и ценятся людьми больше всего, как символы, как идолы. Настася стояла позади родителей, восторг предвкушения передался и ей, и она не плакала. Ей нечего было подарить своему другу, и она сорвала ромашку и положила в его настольную библию накануне. Он заметил это только на следующий вечер и схватил четки, чтобы скорее помолиться, а не разрыдаться.
Ромашка Насти оказалась перед глазами,