сдать.
Бандиты переглянулись.
– А иначе худо буде!
– Беду на нас накаркал… – наскочил Басс на него.
– Наивные вы. Я же говорил. Вы мне не верите, – запричитал Пафнутий. – Вам только кажется, что никто ничего не знает. Что, мол, зашхерились тута, сидите – и вас не видно. В воровском мире все иначе. Ты еще ничего вроде не помышляешь, а все уже знают, кто ты и куда путь свой держишь! Понятно?!
Все молчали, изредка косясь друг на дружку, вытирая проступившие капли пота. В комнате все разом будто смерклось. Слам больше не манил блеском.
– Да-да! Чего зенки на меня вылупили? По утру драпайте к Белому. Адрес дам.
– Никуда мы не пойдем, – отозвался игриво Гаврюшка, – во, накося выкуси. – И начал тыкать Пафнутию кукиш под нос.
Дед ухватил его за руку и, вцепившись за ухо, начал таскать за чуб, как школяра.
– Так что все твои россказни про пролетарские уравнения Митьке Белке и поведаешь.
– У-у-у! – шипел Гаврюшка. – Доберусь до тебя, злыдня.
– Гавриков, отставить! – рявкнул ему Пантелкин. – Выпусти, Дед.
Пафнутий тяжело вздохнул и молвил, разжимая ладони:
– На Таировом ждут…
– А кто такой Белка? – наивно поинтересовался Гавриков, потирая ушко.
– У Белки банда не счесть человек, из клюквенников и «самочинщиков», а не дворовая шпана. Тьфу на вас.
Леонид повесил голову. Дед вновь спрятался в кухоньке.
– Что будешь делать, Ленька? – задумчиво спросил Варшулевич.
– Договариваться.
– Я с тобой! – отозвался Басс.
8. Белка «самочинщик»
Вечером в доме третьем на Таировом в квартиру номер 13 постучали.
Тяжелая дверь отворилась. Их запустил рябой мазурик в клетчатом фургане, твидовом пиджаке и в брюках-дудочках, натянутых до пупа так, что виднелись, почему-то розовые, носки. Ширмагал охотно обвел оценивающим взглядом, но, не вынимая спички из уголка рта, скартавил:
– Пьяхадите.
Пантелкин и Басс вошли и остолбенели! Везде были поклеены дорогие обои из шелковой бумаги. Роскошные канделябры, рядом таяли свечи в золоченых подсвечниках.
На стенах в багетных рамах томились музейные полотна. По углам была свалена церковная утварь, иконы, золоченые кадила, алой. Этот притон не был похож ни на один из тех, что они доселе видывали. Атмосфера завораживала, давила роскошью и убранством.
– Кто? – раздался голос из дальней комнаты.
Дверь была открыта, и Пантелкин прислушивался. Картавый что-то объяснял.
– А! Дак это же «пролетарский уравнитель»? Пускай заходит!
В огромной зале, за зеленым сукном, ловко резались в карты три шулера, свеч не жалели, посередке лежал солидный банк из сволоченного золотишка.
Ко всем им спиной стоял высокий господин.
Он повернулся, скрипя сапогами. В кремовых галифе, белоснежной кофте и английском реглане, шелковом галстуке и жилетке, он, скорее, походил на заграничного комиссионера или