привык, не вжимал голову в плечи, не шарахался – блокировать эмоции он хорошо научился. В конце концов, Кааш его вылечил, привязался, дорожит как сокровищем, потому что Юм и вправду редкость. Кааш может делать с ним что угодно и относиться как угодно, он может даже забыть, что Юм убийца – но сам-то он не может. И забыть, чей Кааш брат – тоже.
А от вопросов о возможных отношениях со Сташем Юму тут же делалось плохо, лимба вставала на дыбы и истекала ядом нейромедиаторов, он цепенел от страшной головной боли, орал и выл потом во сне, и ужас провоцировал новую волну эксайтотоксичности, он заболевал, лежал как тряпка, и болела, болела, болела голова, в нем замирала жизнь – это была объективная данность, с которой ни сам Юм, ни Кааш со всем его медицинским арсеналом ничего не могли сделать. Кааш оставил в покое, о Сташе больше не спрашивал и повторял уроки того, как ставить блоки между лимбой и корой, чтоб «дефектные» эмоции не имели над его сознанием власти… Юм был очень хорошим учеником, и стены между разумом и перепуганным животным раз от разу становились все крепче и выше. Он успокаивался, боль отпускала и он снова вставал, возвращался к гимнастике и урокам – собранный, разумный, вежливый. Безучастный ко всему и ко всем. Очень исполнительный. А Кааш почему-то становился все угрюмее, и пытался объяснить про отбор эмоций, про то, что хорошие эмоции очень нужны. Юм растерялся: зачем они вообще?
– Чтобы отличать хорошее от дурного, – внушал Кааш. – Когда ты пьешь свое любимое молоко из синих баночек – ты же с удовольствием это делаешь? Значит, мозг понимает, что пить молоко – это хорошо.
– Да, – признал Юм и тут же захлопнул соответствующую эмоциональную щель. Никаких радостей ему нельзя. Надо исправить.
Кааш спохватился через несколько дней, когда заметил, что синие детские баночки с молоком на соответствующей полке перестали убывать – раньше обычно Юм сам их брал на полдник. Кааш мрачно привел Юма в столовую, велел сесть на место и поставил перед ним открытую баночку:
– Пей.
Юм послушно выпил, хоть и не время было для полдника. А Кааш расстроенно сел напротив:
– Что же ты с собой делаешь, дурачок? Я раньше, когда ты это молоко пил, хоть замечал в тебе что-то живое. Ты на него смотрел, как котенок, глазки оживали, и облизывался, когда думал, что я не вижу. А сейчас?
– Я его заблокировал, – Юм покрутил в руках баночку. Эти синие баночки с концентрированным молоком сопровождали его, сколько он себя помнил, ну и что? – Оно не стоит никаких эмоций. Это просто белок и молочный жир.
– Юм, ты превращаешься в робота.
– Если бы, – усмехнулся Юм. – У роботов голова не болит.
– Ты чего-нибудь вообще хочешь?
– Нет.
– Ребенок, я как будто с роботом разговариваю. Ты доиграешься: бустером хочешь стать?
– Кааш. Ты теряешь со мной время, – Юм посмотрел на свои крупные кисти на тоненьких запястьях и поморщился. – Я не смогу долго… Долго все это терпеть. Послушай,