Он посмотрел на матовые стены, покосился под потолок, откуда окуляры наблюдения считывали не только то, что он делает, но, быть может, регистрировали частоту дыхания и пульса, анализировали энергетическую активность мозга и газообмен в легких… Как бы перетерпеть это внимание? Он вздохнул и подписал листок: «Это правда. Виру и Ние».
Буквы Чара были как из другой вселенной. На Чаре он писать учился без учебников – их вовсе не существовало, но правил было куда больше… А кто учил-то? Кааш. Родной голос… Тоска… Нельзя отвлекаться. Чар тяжел. На нем не соврешь. А еще в нем была пропасть непроизносимых букв, чудовищные чередования безударных гласных, разделительные буквы, дифтонги и вообще стада ловушек, которые делали письмо на Чаре изощренным сторожевым испытанием. А правду-то писать как жутко… Да чтоб еще ни слова про Сеть…
«Мой Дар – врожденная уникальная способность без ограничений изменять реальность. Способность контролировать поток событий на всех уровнях. То, от чего невозможно отказаться. То, чего все вокруг требует. Единственное, что во мне представляет ценность. Единственный резон оставить меня в живых.
Если я хочу жить, то должен работать. А если не хочу, то все равно должен. Я не хочу. Но буду.
Потому что Дар уже взял в уплату все, чего у меня больше нет.
И теперь я – это только Дар.»
Поставив точку, он сразу взял листок, вышел скорей из противной комнатушки, пошел по прохладному коридору. У открытых дверей выхода, откуда лился свет и зеленый трепет листьев, взрослые за большим столом прервали свою беседу и ждали Юма. Смотрели удивленно, но не слишком. Тут полно малолетних гениев.
– У тебя еще два часа в запасе, малыш, – сказала очень красивая темноволосая женщина. – Ты уверен, что хочешь сдать работу?
– Да.
– Ошибки проверил?
– Да.
– Хорошо, – она взяла листок и в уголке проставила время. – Ты первый. Давно не было таких ранних.
Юм пожал плечами. Молодой парень, вроде бы сигма, в белой рубашке с каким-то синим, ярко посверкивающим квадратиком на плече, взял листок и удивленно посмотрел светло-карими веселыми глазами:
– Ты знаешь Чар?
– Да.
– Писать можно было только на одном из трех языков, – самый старший из взрослых, строгий старик в коричневом костюме, тоже взял листок и посмотрел. – А мы Чара не знаем. Зачем ты так поступил?
– Переверните листик, – вежливо попросил Юм, стараясь не ежится от холода из дверей. Какое ледяное лето. – На общем я написал для всех, как требуется и сколько требуется. А на Чаре – это правда, которую я обещал Виру.
Главный учитель посмотрел на него поверх листка:
– А нельзя было совместить правду с тем, что, как ты говоришь, требуется?
– Нет, – вежливо улыбнулся Юм. – Ведь кроме правды я был должен еще явить навыки риторики, так?
– Так.