угостил его Вир. Такие красивые задачки и неравенства ему раньше редко попадались.
Ой, а вот с такими уголочками мы там на Океане еще не проходили. Зато проходили где-то задолго до Океана… Корень из дискриминанта… да ведь 20. И ничего непонятного нет. Здорово. Цифры, такие красивые и ровненькие, самодостаточно-послушные, его успокаивали. Он сейчас тоже что-то вроде цифры.
Вот новое задание. Юм посмотрел на экран сквозь ресницы, еще больше расслабился, словно со стороны наблюдая за работой сознания. Ему было легко. Если бы и в жизни было бы все таким же послушным и ясным… Это понятно… И это тоже понятно. Стало забавно. Ну, и чем все это кончится? Он сидит тут и решает задачки, которых в глаза не видел несколько лет. Давнее это все, и откуда-то веет запахом корабельной вентиляции… Юм даже повернулся к окну и понюхал шустрый ветерок. Нет, только иголками сосновыми пахнет и смолкой. Он снова углубился в сияние зеленых цифр на экране. Кто ж напихал ему в голову столько математики? Учили хорошо. Да, он знает, как решать уравнения нелинейного типа, чтоб найти оптимальную орбитальную параболу, и у него от этого счастливые мурашики на затылке под косой танцуют. А индекс ускорения для трека вдоль гравитационного поля при заданной массе корабля? О чем тут думать?
Юм весь покрылся танцующими, нервными искорками почти физического наслаждения. Стало жарко, и он долго, отвлекаясь на экран, снимал куртку. Компьютер обнаглел окончательно, а из-под базовой клавиатуры выдвинулся дополнительный сегмент. Юм на него едва взглянул, но плавные быстрые пальцы сами нашли расположение мягких вогнутых клавиш с бугорками значков. Экран вдруг превратился в родной курсовой коллиматор, и Юм коротко и счастливо рассмеялся. Испуганно глянул вокруг – кто слышал? За окном лился с неба ненастоящий неинтересный день. Скорее. Какое условие курса? Скорее!
Работать мешали глаза. Цифры в них стали расползаться и дрожать, как во сне, когда можно было, Юм тер сухие глаза колючим от вышивок рукавом, и, хоть заныли виски и затылок, скорее хотелось дальше, дальше, что там за этим финишным условием, после этой переменной орбиты – что он еще вспомнит? Какое-то призрачное оранжевое пятно появилось слева внизу, Юм пару раз от него, ускользающего от прямого взгляда, отмахнулся, но пятнышко лишь мерещилось, действуя на подрагивающие нервы и слегка пугая. Он помнил, что оранжевое – это плохо, что это сигнал… Но ведь на самом деле его нет? Голова как болит… Коллиматор попискивал упоительно знакомыми сигналами, тянул зеленую нитку оптимального курса, выплевывал в углы экрана изменяющиеся гравитационные условия, и Юму уже стало не хватать маршевых экранов справа и слева, и – даже пальцы немели, так не хватало полной пультовой клавиатуры…
И вдруг все кончилось!
Юм тупо смотрел на погасший экран, и жалобно гладил указательным пальцем продолговатую клавишу ускорения. Кто-то осторожно потрогал его за плечо. Он повернулся и сквозь муть в глазах увидел Вира:
– Ну зачем? Зачем? Я хочу еще! Я почти вспомнил!
– Юмис, –