опиуму, как многие мужчины в их районе.
Хаджи-ага не выставлял свою набожность напоказ. Он редко говорил о Боге, редко читал священную книгу хадисов, редко ходил в мечеть. Казалось, что больше всего он предан телевизору. Но Фатеме грех было жаловаться, ведь она поднялась на волне паломничеств Хаджи-ага. Именно им они были обязаны взлетом по социальной лестнице – поклоняясь имамам, человек обретал среди соседей особый статус. С тех пор как Хаджи-ага заслужил почтительную приставку хаджи, то есть «посетивший Мекку», люди и к Фатеме стали относиться иначе. Она стала хадж-ханум, женой хаджи. Паломничества Хаджи-ага позволили ему накопить духовную валюту – единственную, которая в Иране никогда не обесценивалась, а в Мейдан-э Хорасан обеспечивала уважение и почет. Вскоре число его поездок превысило количество паломничеств местного муллы, и соседи стали обращаться к нему за советом по всем вопросам – от духовных до более приземленных, вроде жалоб на сварливых жен и дерзящих детей. Он принимал гостей, сидя на полу и облокотившись на подушки, а Фатеме подносила тарелки с фруктами и горячий чай. Хаджи-ага пил чай вприкуску с сахаром и отвечал на вопросы соседей коротко и практично, завершая любую сентенцию фразой, которую никто не понимал: «Богу верен лишь тот, кто верен себе».
Над западными пригородами Тегерана закатилось солнце, и в наступивших сумерках зажглись городские огни. Над городом висела большая жирная луна, окрашенная оранжевым. Вскоре после того, как она начала свой подъем, в дом Хаджи-ага стали стекаться гости: родственники, знакомые и соседи, нагруженные всевозможными сладостями.
Женщины столпились на кухне – стая ворон в черных чадрах, пропахших потом, тяжелыми духами и жарким прокуренным смрадом города. Мужчины расселись на стульях у стены и потягивали кисло-сладкий напиток с мятой и уксусом, который подавала Фатеме. Дотошно расспросив друг друга о здоровье и благополучии родственников (этим начиналось любое сборище), обе группы – женская и мужская – пустились в обсуждение любимого вопроса тегеранцев: политики.
В Тегеране разговоры о политике ведутся повсюду. Даже курильщики крэка из южного Тегерана в минуты просветления мнят себя экспертами-политологами. Ни одна поездка в такси не обходится без того, чтобы водитель не сообщил вам свое развернутое мнение о последнем политическом скандале и противостоянии сил. Разговоры о политике внушают людям чувство, что будущее не бесконтрольно и их голос имеет значение; они ощущают себя не просто беспомощными наблюдателями. В стенах своего дома, в своей машине большинство простых иранцев на редкость свободно высказывают недовольство. Для тех, кто чувствует, что за ним не наблюдают, нет запретных тем. Политики и официальные лица поливают друг друга грязью и забрасывают обвинениями; рядовые граждане видят это и думают, что могут делать так же. Говорят, сейчас люди свободнее высказывают свое мнение, чем при шахе, – тогда многие боялись плохо отзываться о правителе