религиозности каждого разнилась, отношение к вере было одинаковым. Но в политике взгляды расходились. В Мейдан-э Хорасан не существовало деления на два полярных лагеря – сторонников и противников режима. Вариаций было бесчисленное множество.
– Все еще собираешься голосовать за эту обезьяну, Ахмакинежада? – спросил Масуд из соседнего дома, заменив «Ахмад» на «ахмак» – тупица.
– Зато он не даст Америке нас запугать.
– И он хоть не мулла, – добавил Масуд, зачерпнув горсть фисташек.
Масуд молился каждый день и был в Мекке. Но он презирал мулл и считал их причиной всех бед – от плачевного состояния экономики до коррупции. Воспитание в традиционной семье – сонати – и соблюдение норм ислама не делало человека автоматически сторонником режима. Масуд верил в необходимость отделения церкви от государства и не поддерживал абсолютную власть Высшего руководителя. Большинству его соседей исламская революция оказалась на руку, но жизнь Масуда осталась неизменной.
Фатеме крикнула с кухни, что муллы ни в чем не виноваты; виноваты политики.
– Мы оказались в дерьме из-за этих хитрых лис, англичан, – заметил Аббас, местный зеленщик.
Энгелестан всегда пользовался дурной славой – иранцы считали, что британцы приложили руку к длинному списку преступлений, совершенных в Иране. Например, при поддержке британцев произошел переворот 1953 года, в ходе которого сместили любимого иранского премьер-министра Мосаддыка. А согласно популярной теории заговора, в свержении шаха участвовала радиостанция Би-би-си.
– Да все они виноваты, они прогнили насквозь, и Ахмадинежад хуже всех в этой шайке. Он ничего не смыслит в экономике и сгубит страну, – возмущался Али, базаари, торговец электротоварами. Его жена и дочери носили чадру, но сам он считал, что ношение хиджаба должно быть добровольным.
– Ахмадинежад – лучшее, что произошло с этой страной за долгое время. Цены на нефть растут, он честен и понимает, что нужно простому народу, – сказал Хаджи-ага.
Ему поддакнули женщины с кухни.
Разговор шел обычным чередом: от политики перешли к экономике, затем к обсуждению личных проблем. Как и мать, Сумайя была равнодушна к политике, но обе они были преданы Высшему руководителю, Али Хаменеи, и готовы исполнять любую его волю. Иногда его выступления по телевидению трогали их до слез. Высший руководитель был святым, наместником Бога на земле; его почитали не меньше имамов. Его божественная сущность воплощала волю Аллаха. Грязный мир политики не мог его запятнать, так как его роль на земле была чиста: обеспечивать соблюдение исламских законов и практик. Высший руководитель принял власть от Хомейни, спасшего страну от морального разложения. Хомейни считали спасителем бедноты. Эти двое стариков были героями Сумайи, и она не терпела критики в их адрес.
Вскоре женщины перешли от политических дискуссий к другим темам – отчасти потому, что