и ухом не повела. По-прежнему крутила волокно, тянула нити и, бормоча, улыбалась пряже гнилым ртом.
Малика презрительно скривилась и отступила.
– Ты, наверное, страшно глупа. – Ведьма не подняла головы. – Годы выбили у тебя последние мозги, гнусное отродье. Что ж, оставайся здесь и мри в одиночестве.
Она уже собралась уходить, но напоследок вздернула породистый нос и выплюнула:
– Да что ты там все прядешь?
И тогда вёльха гадко захихикала. От неожиданности Малика приподняла черные брови, а ведьма продолжила смеяться – грудь ее затряслась.
– Она спрашивает, что я пряду, – сообщила она прялке, давясь скрипящим, надрывным хохотом. Морщинистая шея заходила ходуном. – Она спрашивает, что я пряду!..
Два острых глаза впились в лицо Малики. Один – желтый, второй – черный, без зрачка.
– Смерть твою, княжна.
Дрогнуло гордое лицо. Малика выдержала взгляд вёльхи и еще долго и холодно смотрела на нее, вновь принявшуюся за работу.
– Старая дура, – обронила она надменно. Развернулась на каблуках и вышла вон.
Песня перевала
III
По лагерю тянулись десятки тяжелых запахов. Чад зажженных костров и древесные смолы, жареное мясо. Приречные цветы, конский пот, разбавленная брага и сырая земля. Запахи клубились вокруг Рацлавы, лезли в рот и нос – жевательный табак, масло, душица. Как бочку с водой, уши драконьей невесты заливали звуки: треск поленьев, разговоры, стук ножа по ветке. Стрекот сверчков, кваканье лягушек и даже шелест камышей. «Мы еще в княжестве, – поняла Рацлава. – Поэтому все так спокойно».
Разложенный за ней походный шатер, небольшой, но прочный, пах дорогой и пылью. Та Ёхо, сидевшая напротив, – корой и хлебом, Хавтора – чем-то кислым. От Совьон по-прежнему шел запах стали. И вязкого дыма с горькой полынью. Пугающий запах, тревожный. Воительница наконец-то шагнула вперед и, скрестив ноги, села к их костерку – Рацлава услышала, что сейчас на ее плече не было ворона.
– …Это правда, гачи сур, высокогорница, что в твоем племени есть оборотни?
– А правда, что вы привязывать детей к колесам кибиток? – ответила Та Ёхо, и Хавтора склонила голову вбок. – Я в это не верить. А верить ли ты в наших оборотней?
– Нет, – резко ответила рабыня. – Небо знает только одного человека, способного взять себе чужое тело.
– Ну, это как смотреть, – развеселилась Та Ёхо. – Может, одного. А может, и нет. Кто знать?
– Разве в Пустоши нет шаманов, которые примеряют на себя кожу животных? – ровным, ничего не выражающим голосом спросила Совьон, и Хавтора неопределенно тряхнула головой.
– Некоторые из моего народа пытались переселить свою душу, но у них ничего не вышло. Некоторые пытаются до сих пор. Один лишь Сарамат-змей…
Рацлава откашлялась и почти до груди натянула отрез плотной ткани, которым оборачивала ступни. Пламя костра, разожженного перед их шатром, приятно постреливало в воздухе. Она