Вот и газетчик, он тоже спасал меня, потому что я наверняка заворачивалась от холода и в его газеты. А тебе… тебе было не до людей. Ты был слишком занят поисками фрахта для своей старой посудины.
Капитан сник. Кочегар, подходя к выгородке, именуемой кают-компанией, услышал последние слова Элен. И, едва войдя, он торопливо перевел взгляд с капитана на Элен, и понял, что тут происходит что-то серьезное. Не понимая сути, он резко, с вызовом, спросил капитана:
– Я до предела раскочегарил топку, почему ты держишь посудину на малом ходу?
– Потому, что идем галсами. Не хочу подставлять волне бока: может разнести нас в щепки. Финский залив – слишком серьезное корыто для нашей посудины, – спокойно ответил капитан, понимая, что кочегара интересует вовсе не это.
– Финский залив? Теперь понятно! – кочегар обернулся к Элен. – Ты слышишь? Оказывается, мы плывем на восток. Как раз туда, где сто чертей передрались из-за большого барыша. Там не просто шторм, там похуже шторма.
– Что тебе не нравится? – взорвался Эриксон. – Если у тебя есть матросский билет, только скажи, я тебя тут же высажу к тем ста чертям на берег! Хочешь, к финнам, хочешь – к эстляндцам. Они там все одной породы!
– Был бы у меня матросский билет, никогда бы не связался с таким людоедом, как ты!
– Ну, связался же! Так вкалывай! И не лезь в мои дела, а я не полезу в твои. Мне плевать, кто ты и как оказался у меня на пароходе. Хоть бы ты даже и из тюрьмы сбежал!
Последние слова Эриксон произнес, пристально глядя на Элен.
– Твоя власть, капитан! Принял к сведению, – зло и значительно сказал кочегар. – Но и ты не забудь…
– Что не забыть?
– А все. И этот разговор тоже.
– Угрожаешь?
– Ну что ты, капитан! Разве можно? Кто ты, и кто я…
Лицо кочегара вдруг преобразилось, на нем обозначилась какая-то нагловатая, скверная улыбка. Он извлек из кармана замусоленную колоду карт, ловко ее перетасовал.
– Может, сыграем, капитан? На счастье! Посмотрим, кто первый вытянет червовую даму?
Эриксон резко отвернулся и вышел из каюты, с силой громко хлопнув дверью.
Ларсен кидал в топку уголь. Его лицо лоснилось от пота. Остановился, оперся на лопату. Передохнул. Смахнул тряпицей с лица пот. И снова, поплевав на ладони, принялся за работу. Неумело подобрал уголь, понес его к топке, забросил и снова вернулся. И так много раз: три шага к углю, три шага к топке, вместо того, чтобы подгрести его поближе к прожорливому жерлу. Усталая тень Ларсена неторопливо двигалась по стене.
Капитан вошел в кочегарку, долго и незаметно, стоя в проеме двери, наблюдал за бестолковой работой журналиста. Дождался, когда тот вновь остановился, чтобы вытереть с лица пот и отдышаться. И лишь после этого выступил из сумерек в полосу неровного света от пламени горящего угля.
– Ну, вот! Теперь ты будешь знать, какая у них жизнь.
– У кого? – хрипло спросил Ларсен.
– У рабочих. Ты ведь в своей газетке защищаешь рабочих, я правильно понимаю?