предав огню, Верхуслава не нашла силы вернуться на Русь.
Быстро мужавший Всеволод с помощью великого князя получил наконец-то свой удел. Вокруг него собирались верные люди отца, росла дружина, крепла княжеская власть. Не мальчик – отрок Всеволод – помалу осваивал науку жить по-своему, стараясь изо всех сил быть на виду не только у великого князя, но и у сынов его. Старший из них – крестник отца, Мстислав, – более других благоволил к Всеволоду, замечая, как всё ещё по-детски отличает он от других дочь Марию. Девочка была равна по летам Всеволоду – двенадцать годков, и пора бы её давным-давно просватать, но Мстислав не спешил с этим.
Со смерти Аепы минуло и ещё время.
В степи Игорю устроили посвящение в князья – постеги. И тот праздник нарушил дотоле тихо текущие, слава богу, мирные степные будни.
Из Руси на Игоревы постеги приехали братья – сыны Давыдовы, бояре близкие Ольгову гнезду, прислал грамоту Мономах, зовя Верхуславу с князем Игорем и княжичем Святославом на Русь: «Будет и тебе, княгиня, место на земле Русской». Многие съехались тогда из Руси. Не было брата Всеволода. Занят в походе. Но и он сослался грамотой. Однако мать с братьями на Русь не звал. Были на то причины.
Игорь всё ждал, что среди русских гостей окажется и Венец. Помнил он друга, по сей день тосковало о нём сердце. Знал, нет Венца в Чернигове, ушёл он из града, а куда и где ныне, никто не ведал.
Видя тоску сына по крестнику, корила себя Верхуслава, что в суматохе сборов совсем забыла о нём. Винилась перед собою и Богом, но ничем не могла помочь сыну в его тоске. Пытала хожалых людей, редко заходивших в Осенев град с Руси, ссылалась просьбами к князьям и боярам сыскать Венца. Все понапрасну, не было отклика. И наконец отправила на поиск названого сына Глеба Итларевича.
Игорь пуще заболевал тоскою. Худо это. Недалеко и до беды. Задумчив и мрачен. Детство, воля и радость мимо идут. Только и воспрянул душою и нравом добрым, ответчивым на постегах. Надолго ли? И хотя за степные эти годы зело возрос Игорь, стал лихим наездником, удачливым в соколиных ловах и пёсьих охотах, полюбив эти забавы, однако всё чаще и чаще отдалялся от людей и потех. Одиночил в чтении и молитвах. Верхуслава не знала, что пуще, чем она себя, клянёт и изводит Игорь душу свою за первую в жизни нечаянную измену. Не прощает и никогда не простит себе этого. Вот только бы Венец нашёлся! И простил его…
– О Руси тоскует Игорь-то! – сказал как-то Пётр Ильинич княгине. – Пора бы и домой всем нам, к родной земелюшке!
– Пора, – согласилась Верхуслава. – Собирай, воевода, дружину. А мне нетягло собраться.
На исходе лета 1122-го Верхуслава с детьми оставила Осенев град.
Провожать вышли все горожане. Любили тут Аепову дочь, добром помнили Олега Святославича, а потому и чтили детей их. Оба брата верхами, стрункие, возмужавшие, ловкие, прокопчённые до черноты вольными степными ветрами. Братья почти сравнялись ростом, ладно сидели в сёдлах, отвечая на приветствие горожан поклоном и улыбками. Только тут и можно было уловить разность в их возрасте. Святослав кланялся и улыбался ещё по-детски, с восторженной растерянностью,