процесса развития, Леонтьев и в природе, и в обществе видел в основном процессы разложения, гниения, гибели, и в конце концов мрачный апокалипсис стал его навязчивым идефикс. Выступая сторонником органической теории, он использует её натуралистические доводы главным образом для того, чтобы оправдать свою антипатию к буржуазной культуре и либерально-эгалитарному прогрессу. «В мрачной и аристократической душе Леонтьева, – писал Бердяев, – горела эстетическая ненависть к демократии, к мещанской середине, к идеалам всеобщего благополучия. Это была сильнейшая страсть его жизни, и она не сдерживалась никакими преградами, так как он брезгливо отрицал всякую мораль и считал всё дозволенным во имя высших мистических целей» [1, т. 2, с. 247–248].
По Леонтьеву, субъектом истории является государство, которое совмещает в себе признаки культуры и цивилизации. В основе развития государства лежит культура, определяющая его подъем и упадок. Развитие культуры и, следовательно, государства подчиняется закону триединого процесса развития. Разнообразие элементов внутри государства обусловливает присущую ему специфическую форму, приобретающую трансисторический характер. По словам Леонтьева, государственная форма каждого общества в своей «основе неизменна до гроба исторического» [5, с. 132]. Под влиянием апокалиптических настроений он непрерывно призывает остановить либеральный прогресс, ведущий европейские государства к разложению и упадку. Свобода, эгалитаризм, демократия, прогресс, свойственные буржуазной Европе, вызывают у Леонтьева приступы ненависти. Либерализация политической, общественной и частной жизни в европейских государствах воспринимается русским мыслителем как безусловный признак их вторичного упрощения. Процесс разложения и гибели европейской цивилизации неотвратим, потому что он подчиняется объективному космическому закону.
Предрекая гибель Европе, Леонтьев напряженно искал альтернативные возможности исторического развития России. По его мнению, в будущем России предстоит разрешить трудную дилемму: или подчиниться Европе в эгалитарном прогрессе, или «устоять в своей отдельности» и тем самым сохранить свой самобытный исторический путь. Чтобы обеспечить России неевропейскую историческую альтернативу, Леонтьев предложил оригинальный вариант, предполагавший широкое внедрение в жизнь российского государства и общества византийских начал. Убежденный в неотвратимой гибели Запада, Леонтьев искал спасения для пореформенной России не в прогрессивных преобразованиях, а на пути её консервации. С этой целью он предлагает «подморозить Россию, чтобы она не жила», так как это единственное средство предупредить её «вторичное смесительное упрощение». В частности, он считает, что для России основание одного сносного монастыря полезней учреждения двух университетов и целой сотни реальных училищ. Как пишет Бердяев, «эстетическая ненависть к демократии и мещанскому благополучию,