Он глубоко верит в то, что и в будущем византизм поможет нам «выдержать натиск целой интернациональной Европы, если бы она… осмелилась когда-нибудь и нам предписать гниль и смрад своих новых законов о мелком земном всеблаженстве, о земной радикальной всепошлости» [5, с. 104].
Пошлая и бесцветная Европа раздражает Леонтьева, но она демонстрирует небывалую военно-промышленную силу, которую невозможно игнорировать, о чем красноречиво свидетельствует её колониальная экспансия практически во всех частях света. Согласно его мнению, Европа разлагается, но её разложение, как это ни странно, производит на неевропейские страны очень сильное и удивительное впечатление. Несмотря на свою культурную самобытность, неевропеские страны вынуждены становиться на путь модернизации. Исторический опыт свидетельствует о том, что попытки остановить движение истории очень скоро превращаются в бесплодную суету, обрекающую реакционные государства на историческое отставание. Это драматическая дилемма мучает Леонтьева беспрестанно, и поиски новой мысли, новой возможности, новой идеи всегда связаны у него с этой дилеммой, это альфа и омега его интеллектуальной жизни, но ему так и не удастся найти её удовлетворительного решения.
Призвание России, по Леонтьеву, состоит в том, чтобы на основе византизма найти такой образ жизни, который поможет русскому народу сохранить свою культурную самобытность, способствующую развитию его многоцветия и разнообразия. Эгалитарная Европа обречена на вторичное упрощение, и в этой ситуации необходимо сохранить силу русского духа и целостность российской государственности. Эти самобытные национальные качества России нужны для того, чтобы в случае анархии на Западе защитить лучшие начала европейской жизни: государство, церковь, поэзию, науку, играющие позитивную роль в истории Европы, России и всего человечества. Таким образом, Леонтьев видел историческую миссию России в служении последним оплотом христианской цивилизации.
Согласно его концепции, социальная революция в Европе и России была неизбежна, так как действие закона вторичного упрощения объективно и никто не может предупредить его отрицательные следствия. Ситуация вторичного упрощения осложняется тем, что принципы социализма противоречат природе человека, и попытка их реального осуществления вызовет крайне разрушительные социальные и культурные последствия. Вообще, идея «земного рая» кажется ему глупой и неэстетичной, а всеобщее человеческое счастье рассматривается им как слепая, бездумная вера, несообразная ни с опытом истории, ни с законами естествознания. Идею равенства, которую проповедовали все прогрессивные силы России того времени, он подвергает резкой критике, поскольку считает эту идею безжизненной абстракцией, не имеющей никакой положительной ценности. Эгалитаризм лишь возбуждает массы, внушая им утопические цели и желания. Он совершенно не признает демократических идей, и либеральная демократия