ужаснее было то, что она была очаровательнее, чем когда-либо: ее тонкие руки блистали белизной сквозь черное кружево рукавов, золотые нити искрились в мягких волнах каштановых волос при свете стоявшей сзади нее лампы, слегка нахмуренные брови и опущенные углы губ, казалось, выражали скуку.
– Как страшно долго мама пишет письмо! – сказала она наконец. – Пожалуй, лучше пойти и поторопить ее.
– Нет, пожалуйста, не ходите… разве только вы уж очень хотите избавиться от меня!
– А мне казалось, что это вы уж очень хотите убежать, – сказала она холодно. – И вообще, наше семейство отняло у вас достаточно много времени в один день.
– Не так вы разговаривали со мной в Сен-Люке! – сказал он.
– В Сен-Люке? Может быть! Видите ли, в Лондоне все делается иначе.
– Совсем иначе.
– Когда встречаешься с людьми за границей, они часто кажутся очень милыми в обществе, – продолжала она, – так что невольно считаешь их интереснее, чем они есть в действительности. Потом встречаешься с ними опять и удивляешься, чем только они могли нравиться! И бесполезно притворяться, будто относишься по-прежнему, потому что, обыкновенно, они начинают понимать это раньше или позже. Вам это не кажется?
– Совершенно с вами согласен, – сказал он, сильно задетый, – хотя и не знаю, чем заслужил подобные слова.
– О, я не хотела вас обидеть. Вы были бесконечно добры, я не могу себе представить, как папа мог ожидать, что вы возьмете на себя столько хлопот ради него. И все-таки вы это сделали, хотя, конечно, вам было крайне неприятно.
– Боже мой, да разве вы не знаете, что я был бы только слишком счастлив, имея возможность оказать ему хоть малейшую услугу… или вообще кому-нибудь из вас?
– Судя по вашему виду, когда вы вошли, вы были все что угодно, только не счастливы. Судя по вашему виду, у вас была единственная мысль: кончить это дело как можно скорее. Ведь вы же сами знаете, что теперь вы страстно хотите, чтобы мама кончила письмо и отпустила вас. Неужели думаете, что я этого не вижу?
– Если это верно или верно только отчасти, – сказал Гораций, – неужели вы не можете догадаться почему?
– Я догадалась еще в тот день, когда вы пришли сюда в первый раз. Мама приглашала вас, и вы думали, что нужно же быть вежливым. Может быть, вы и действительно воображали, что вам будет приятно видеть нас опять, но оказалось, что это не так. О, я сейчас же заметила это по вашему лицу, вы сделались холодно-приличным, далеким и ужасным, и это меня сделало такой же. И вы ушли, окончательно решив, что больше не будете видаться с нами, насколько будет это возможно. Поэтому я так страшно рассердилась, когда услыхала, что папа виделся с вами и по такому поводу.
Все это было так близко к истине и вместе с тем так искажало, что Гораций счел себя обязанным ее восстановить.
– Быть может, я должен бы оставить дело так, как есть, – сказал он, – но не могу. Это бесполезно, я знаю. Можно мне рассказать вам, почему мне в самом деле было больно встретить вас опять? Я думал, что это