рассматривают экспонаты в музеях, подолгу стоя перед ними, вглядываясь в малейшую черточку, в мельчайшую деталь, восхищаясь ее красотой и силясь понять секрет ее создания, ее существования в мире. Я не стесняюсь сейчас вот так разглядывать его, потому что я воспринимаю его не как человека, а как произведение искусства. Замечаю его невольное смущение. Первый раз за все время. Это заставляет меня улыбнуться.
– Ты очень красивый.
О! Как он растерялся! Наклоняет голову, пряча лицо, так, что передо мной лишь кудри волос, совсем седые. Поднимает лицо, улыбается.
– Я старый.
– Старый… – подхватываю я это слово, пытаясь связать его с тем чудом, что стоит сейчас рядом, в лучах апельсинового солнца, и качаю головой, – нет. Нет!
Он делает шаг ко мне, я замираю, он слишком близко, чтобы продолжать дышать. Его рука проводит по моей щеке и остается там.
– Это ты, очень красивая. Такая красивая…
Нахожу в себе достаточно отваги, чтобы решиться и посмотреть ему в глаза, и, увидев, наконец, их так близко, чувствую, что упаду. Та сладкая пелена, что окутывала мир вокруг, теперь оплела меня. Я перестала чувствовать свои ноги, и каким-то инстинктивным движением подняла руки, чтобы ухватиться за его плечи. Но его руки не позволили бы мне упасть, я была крепко прижата к тому, что было Давидом. Я ощущала его вокруг себя, а себя заключенной в нем, как в мире. Мои глаза ничего не видели, а уши наполнял шум тысячи морей.
Все произошло слишком быстро, чтобы что-то понять.
Сидя с поджатыми к подбородку коленями, в темном номере отеля, я честным образом пыталась осознать то, что произошло. Уже на рассвете с сожалением подумала, что все, что было, это лишь глупый, романтический вечер. Я – всего-навсего очередная влюбленная в него дура. А он всего-навсего истинный итальянец. Который не преминул воспользоваться ситуацией и позабавился немного, хотя, возможно, для такого, как он, уж на самом деле немного.
Что поделать… большего не могло быть со мной, я следую своему собственному сценарию. Уже давно. Практически всю долгую-долгую жизнь. Возможно, он скучен, возможно, не совсем счастливый, но он мой. И никто и никогда не может его изменить. С этим я устало провалилась в сон.
Телефон надрывался, играя простую, навязчивую мелодию. Я открывала дверь, возвращаясь с завтрака, и слышала этот неутихающий звонок. Боясь побеспокоить им соседей, я в спешке пыталась отворить дверь ключом. Руки не слушались, а телефон не унимался, как безумный. И пока я входила в дверь, и пока я шла через весь номер, и пока я брала его в руки, он оглушающее орал свою мелодию.
– Pronto, – говорю я, с дрожащими ногами опускаясь на диван.
Его я почувствовала сразу, как услышала истошный голос мобильника из номера – Давид. Спрашивает или скорее утверждает: «Мы встретимся сегодня…». «Я не знаю, – отвечаю, подбирая под себя ледяные ступни, – я хочу заняться книгой». «Занимайся. Но мы увидимся сегодня?». Его реплики не кажутся уж