люди. На каждого Гитлера найдется Франциск Ассизский.
– Только твой хороший человек давно умер, а негодяй живет и здравствует.
– Тогда Ганди.
– Ну, не знаю… Не доверяю я вегетарианцам.
– Он живет по собственным законам. Простота. Ненасилие. Самопожертвование.
– Так почему Господь не сделал нас всех такими, как Ганди?
– Да ладно тебе! – фыркнул Ларри. – Ты не хуже меня знаешь, что Бог создал нас свободными. Сотвори он людей покорными своей воле, получились бы рабы или машины.
– Но я не могу понять, почему он не сделал по крайней мере так, чтобы в нас было больше хорошего, а не плохого.
– Он и сделал. По-моему, хорошего в нас все-таки больше. Несомненно. Уверен, в человеке заложено стремление любить, а не причинять страдания.
– Правда уверен? – Эд остановился и угрюмо, с сомнением посмотрел на Ларри. – Правда?
– Правда.
– Меня в любой момент могут отправить в богом забытый угол Франции убивать людей, которые спят и видят, как убить меня. О какой любви ты говоришь?
– Я тоже еду.
– Что?
– Я временно переведен в Гамильтонский пехотный полк. По собственному желанию.
Эд схватил Ларри за плечи и повернул к себе:
– Что случилось?
– Я солдат. Солдаты сражаются.
Голубые глаза Эда недоверчиво вглядывались в лицо Ларри.
– Солдаты еще и убивают. Ты собираешься убивать?
– Если придется.
– За короля и страну?
– Ну да.
Эд, хохотнув, отпустил друга:
– Значит, и ты тоже. На что тогда надеяться человечеству? – Если мне нельзя убивать, то и тебе нельзя.
– Конечно, нельзя! Никому нельзя!
Вопрос Эда поверг Ларри в смятение. Убить человека? Это невозможно даже представить! Ларри не для этого рвется в бой. А чтобы попасть под огонь. Ради самоуважения. Или гордости. Или Китти.
– В любом случае война – случай особый. В обычной жизни мы же не пытаемся друг друга убить.
– Ладно! – ответил Эд. – Забудь о войне, об убийстве. Возьмем обычную, привычную штуку – несчастье. Ты не станешь отрицать, что большую часть жизни человек несчастен. Какой в этом смысл?
«Китти любит тебя, – думал Ларри. – Уж ты-то можешь быть счастливым. Чего тебе еще не хватает?» И одновременно сознавал всю неуместность подобной дискуссии о счастье.
– Видишь ли, если сводить жизнь только к этому миру, то смысла и правда нет. Попробуй взглянуть на него в свете вечности.
– Ах, в свете вечности!
– Ты считаешь, насколько я понимаю, что жизнь обрывается после смерти.
– Конечно. Лампочка выключается, и все.
– А по-моему, мы находимся на пути к божественной жизни.
– Божественной! – засмеялся Эд. – Богами, что ли, станем?
– Проще я объяснить не могу.
– И усядемся все вместе на небесном престоле.
– Объясняю как могу. Ты хотя бы попытайся отнестись к моим словам серьезно.
– Да. Да, конечно. Ты прав, мой дорогой товарищ по